Хонниманом в приятельских отношениях. Не должен, а внешне находится. Почему Шлоссер обратил внимание на капитана-фронтовика? Он ждет появления русского разведчика. В Таллин ежедневно приезжает множество офицеров, Пауль Кригер лишь один из них.

К чему гадать? Знакомство со Шлоссером — очередной шаг к выполнению задания. Он сделан. Кажется, Пауль Кригер сумел заинтересовать майора абвера. А что бы Скорин делал, прерви Шлоссер знакомство в самом начале? Как искал бы встречи с ним?

Много решит сегодняшний вечер. Приглашение Шлоссера — не более чем желание приглядеться к капитану Кригеру. «Стоит, барон! В детстве, разыскивая спрятанную сверстниками вещь, вы кругами бродили в растерянности по комнате, маяком вам служили звонкие выкрики: „Холодно! Теплее! Горячо!“ Наконец, торжествующий, вы извлекали из-под дивана плюшевого мишку. Помните, барон?

Как вечером подсказать вам: „тепло“? Не „холодно“ — вы прервете знакомство, я останусь в изоляции; не „горячо“ — вы сделаете шаг в сторону и арестуете меня. Только „тепло“, барон! Как заставить вас пойти на сближение?»

Скорин задремал. В минуты крайнего нервного напряжения, когда было необходимо выжидать, его всегда клонило ко сну. Спать он не мог, впадал в дремотное состояние. Видимо, такова была защитная реакция организма. Сейчас Скорин бродил среди стершихся воспоминаний. Москва. Жена и сын. Близкое и далекое, как часто во сне приходит нереальная жизнь. Но вот снова Таллин. И не было короткой передышки, броска через фронт, госпиталя. Не видел он жены, не видел сына. Приснилось. Годы он — среди чужих. Изображает другого человека, ходит по краешку обрыва. Говорит не то, что чувствует и думает. Правда, такие понятия, как ложь, для разведчика в определенном смысле не существуют.

Опасно солдату в окопе. Он рискует жизнью, теряет товарищей. Но он знает радость победы: захваченная высота, освобожденная деревня, это Родина. Даже труп врага конкретен своей неподвижностью — уже никого не убьет.

Разведчик не всегда видит непосредственные результаты своей работы. Родина? Долг? Все так. Он знает, насколько ценна добытая информация, верит, что она сохранит жизнь друзьям, многим незнакомым людям. Знает, верит. Но сколько же лет можно не видеть всего того, что зовется Родиной?..

Без двух минут восемь он настроил приемник на нужную волну, положил перед собой блокнот и карандаш. Ровно в восемь эстрадная музыка смикшировалась, ровный мужской голос произнес: «Седьмому от первого…»

Скорин записал передаваемые цифры, при повторе проверил их, выключил приемник, раскрыл томик стихов Гейне, начал расшифровывать радиограмму. Симаков, как и Скорин, был немногословен: «Приступайте к выполнению задания. Сообщите ваш адрес. Отец».

Что же, приступать так приступать! Скорин зажег листочек с записями, прикурил от него. Ровно в девять он, подойдя к казино, услышал сначала скрип тормозов, затем веселый голос Шлоссера:

— Добрый вечер, капитан. Вы точны, как истинный пруссак. — Он распахнул дверцу «мерседеса». — Едем, я заказал столик в «Паласе».

Шлоссер представил Скорина Лоте, не стал скрывать, что девушка его секретарь, усмехнувшись, добавил, что нация бросает на борьбу с коммунизмом свои лучшие силы. Скорин решил приглядеться к Лоте попозже. Он уже года два не был в немецком фешенебельном ресторане, решал, как себя вести. Войдя в вестибюль, отдавая фуражку и плащ кланяющемуся гардеробщику, он замешкался, не зная, получит номерок или нет. Номерка ему не дали. Скорин стал подниматься по лестнице следом за бароном и Лотой. Доносилась музыка, разноголосый шум. Когда они вошли в зал, в лицо ударил тяжелый запах вина и табака. Непривычная обстановка подсказала Скорину манеру поведения: веди себя естественно, в подобных заведениях не был, немного стесняйся своих манер и одежды.

Метрдотель склонил набриолиненную голову и, изгибаясь, побежал перед Шлоссером и Лотой, показывая, за какой столик сесть. Скорин держался чуть позади, подождал, пока Шлоссер усадит Лоту, сядет сам, и только после этого опустился на стул, продолжая разыгрывать смущение, излишне долго не мог пристроить свою трость.

Изучая меню, Лота украдкой поглядывала на Скорина, который, казалось, всецело отдался созерцанию ресторана, всей его дешевой позолоты, показной бесшабашности и веселья.

Шлоссер наблюдал за девушкой и Скориным, сдержанно кивал проходившим мимо офицерам, только на Целлариусе задержал взгляд чуть дольше. Этого оказалось достаточно. Фрегатенкапитан понял, внимательно посмотрел на Скорина. Лота протянула Шлоссеру меню, назвала выбранное блюдо. Скорин поспешно сказал:

— Я полностью полагаюсь на ваш вкус, барон.

Шлоссер жестом подозвал метрдотеля, тихо продиктовал заказ.

Вечер начался. Скорин заговорил с Лотой, решив не оригинальничать, обругал погоду, поинтересовался, как девушка переносит надвигающиеся белые ночи. Развлекая Лоту пустой болтовней, изредка поглядывая на сцену, он оглядывал зал, заметил среди присутствующих Целлариуса.

В рейхе в моде откормленные женщины. Девицы, танцевавшие на сцене канкан, отвечали требованиям моды. Скорин решил, что ему, фронтовику, позволено увлечься танцовщицами. Извинившись, он повернулся к Лоте спиной, уставился на сцену.

Сказать Шлоссеру «тепло» или нет? И каким образом? Время, отпущенное разведчику на раздумье, кончилось. Лучшего момента не будет, смешно предположить, что капитан Пауль Кригер удостоится повторного приглашения со стороны Георга фон Шлоссера, если только…

Ничего интересного не происходит, гость ведет себя как и положено немецкому фронтовому офицеру. Он слегка стесняется, в меру неловок…

Почти убедившись в своей ошибке — стремлении выдать желаемое за действительное в отношении капитана, — Шлоссер стал развлекать Лоту. Он самодовольно отметил, что у него самая интересная дама, тут же подивился своему мелкому тщеславию. Настроение у него было чудесное. Жаль только, что капитан оказался настоящим немцем. А вдруг? Шлоссер открыл портсигар, положил на стол, предлагая Лоте и капитану, сам закурил сигару. Русские держат сигарету, стряхивают пепел немного своеобразно. Вдруг капитан забудется?

Скорин от сигареты отказался.

Неудача насмешила Шлоссера, он начал с упорством слегка выпившего человека искать возможность для новой провокации. Тут же нашел подходящий случай.

Когда официант принес бутылку вина и наполнил бокалы, капитан Кригер, перестав смотреть на сцену, повернулся к столу.

— За нашу встречу. — Шлоссер поднял рюмку, сделал такое движение, словно хотел чокнуться. Со времени пребывания в Москве Шлоссер запомнил, что русские любят чокаться.

Скорин поклонился Лоте, жест Шлоссера оставил без внимания.

«Он просто хам», — с пьяной обидой подумал Шлоссер и отвернулся.

Вечер продолжался. Вместо девиц на сцене появился тонкоголосый тенор, его сменила пара силовых акробатов. Табачный дым опускался все ниже, голоса гостей звучали все громче, перекрывая музыку. На сцену уже почти никто не смотрел.

Лота разрумянилась. Скорин, смастерив из бумажной салфетки кораблик, поставил его на тарелку. Шлоссер уже из упрямства следил за каждым жестом гостя.

Скорин тронул кораблик пальцем. Плавать бедняге было негде. Что, если сейчас Шлоссер поднимется и, сославшись на дела,