– Да нет, в полдень раны затянутся – будут как новенькие. Но тебе то не грозит, – успокоил вожак. – Уж тебя Ниян будет рвать особо долго и с удовольствием. Не каждый век такая жертва.

Лют сглотнул ком, коротко поблагодарил. Горизонт двинулся навстречу, в спину ударил беззлобный смех.

Сапоги покорно съедали расстояние. Сперва на стыке неба и земли появилась темная точка, словно муха насидела, потом расширилась, и вскоре Лют различил покатые крыши.

Жители деревни высыпали навстречу пришлому: большинство – старики, несколько зрелых женщин и мужей. Ветхость домов царапала взор: никакого подсобного хозяйства – мертвым есть не надо, значит, стараться незачем.

Обступили, расспрашивали жадно, что наверху творится. Лют коротко отвечал, затем отмахнулся от расспросов, попросил указать на терем Нияна. Деревенские озадаченно смолкли. Лют озлился за пристальные взгляды.

– Жертва я ему, сочная, сладкая! – прорычал он досадливо. – Заблудился в пути, ходче надо в терем попасть, а то истомился, аспид подземный.

– Оно, конечно, другое дело, – сказал старец, разводя руками. – Вон тудыть идить.

Лют проследил за корявым пальцем, насторожился: деревенские поспешно оглядывались, выдыхали огорченно. Послышался топот, зловещее гиканье – к деревне скакал небольшой отряд. Всадники – обычные степняки – вспарывали воздух ударами сабель, а под седалищами… скелеты коней. Сквозь сплетение ребер просвечивала земля, степняков подбрасывало, зады плюхались на хребты, обтянутые потниками. Ор. Визг.

И то верно, подумал Лют со смешанным чувством, конь – животное, любимое светлыми богами, ни одной плохой приметы с конями у людей нет, резные обереги в виде лошажьих головок отгоняют нечисть, так к лицу ли… э-э… к морде ли благородному зверью прислуживать темным? Вот злыдни и изгаляются, оживляют костяки нечистой волшбой, тьфу!

Лют подивился, что деревенские остались на месте, словно степняки несли добрую весть.

– А толку? – отмахнулся на вопрос старик, поглядев на солнце. – Все равно…

Лют поначалу не понял, что за «все равно». Ах да, полдень скоро, оживут, но стоять, как бараны, терпеливо ожидая участи быть порубленным – а боль-то чувствуют! – странно и глупо.

Всадники налетели с гиканьем, злобным посвистом. Сабли врубились в бескровную плоть, отворились сухие раны. Деревенщина с криками упала в пыль, острые копыта мертвецких коней втаптывали останки.

Лют не понял: откуда здесь степняки, вроде у них свое обиталище? Хотя в Нави ежедневно мучают и пытают, а кто может пытать крестьянина лучше степняка?

Мыль пронеслась быстро, как блик болезненно-багрового солнца на клинке. Аспид-змей размытой полосой перечеркнул плетенку груди, вылез из широких щелей колен всадника. Степняк заорал дурным голосом, обрубки ног свалились в пыль, следом рухнул незадачливый хозяин. Смерть-конь рассыпался грудой белых обломков.

Вожак степняков закричал предостерегающе, натянул поводья, едва не отрывая от сухого черепа с жутковатыми провалами глаз обломки. На дерзкого ринулось пятеро.

Один не утерпел, опередил соратников: пасть оскалена, глаза дико вращаются, острая сабля готова обрушиться на русую голову. Звякнуло, степняка дернуло за ногу, покатился с хребта. Лют пинком проломил череп.

Смерть-конь вздыбился: пасть немо распахнута, плиты зубов звонко щелкают. Груда костей прыгала диким козлом, пытаясь сбросить нового сидельца. Лют приласкал лобную кость ударом рукояти. Аспид-змей наполовину обернулся змеем, зашипел сердито. Нежить успокоилась, указке поводьев слушалась беспрекословно.

Лют разогнал коня. Степняки сжали сабли, в глазах отразился дерзкий воин, скачущий во весь опор. Хоробр заорал, поводья оттянулись до ушей. Степняки удивленно глянули на взлетевшую груду костей. Один зазевался – острое копыто проломило череп с тонким хрустом, будто скорлупу печенного в золе яйца.

Смерть-конь грянулся. Лют с холодком подумал: кабы не развалился. Но скелет, скрипя и громыхая суставами, выдержал, ловко развернулся – огорошенные степняки скатились с костлявых спин с разрубленными затылками. Лют глянул на уцелевших, те в страхе – выходит, и мертвые боятся! – отступили.

По телу прошлась горячая волна, кровь шибанула в кончики пальцев, вспенилась. Грудь гордо распирало. Меч плашмя ударил по ребрам, прикрытым потником, ветер ударил в лицо, поле огласилось частой дробью, словно просыпали мешок гороха над железной плитой.

На хребте сиделось неудобно – при каждом шаге подбрасывало, копчик пронзала боль. Лют ерзал и так и сяк, шипел сквозь зубы. Не зная усталости, смерть-конь скакал быстрее стрелы. Костяк скрипел, как несмазанные ставни; хрустел, как дряхлые половицы под сапогом великана; щелкал, стонал. Лют пригнулся к уродливому черепу: Аспид-змей обвил шею, спит – глаза сжаты в щелку.

Мимо проносились безжизненные рощи, поля странных камней, обликом похожих на застывших людей, а также нечисть, от одного вида которой волосы на затылке топорщились, как хвост у испуганной вороны.

Мелькали дряхлые деревушки, жители недоуменно чесали затылки, брели, словно сонные мухи: безвольные, вялые, как и надлежит умрунам. Кое-где в деревни врывались вооруженные отряды. Лют уловил жалобные крики: звучат вяло, да и разбойники рубят машинально, без поганого азарта.

Опасных чудищ, исконных обитателей Нави, мало, видать, повылезали на поверхность, сейчас там ночь. Лют зевнул, тряхнул головой, с завистью покосился на белое кольцо на шее.

Впереди появилась черная полоска, которая постепенно ширилась, удлинялась. Лют с холодком понял, что скачет к огромному ущелью, да что там ущелью – целой пропасти, похожей на рану от гигантского топора.

Над провалом воздух дрожал, выстреливал темными язычками. Нос брезгливо сморщился от легкого отголоска вони, позже пришлось закрыться рукавом, глаза заслезились.

Смерть-конь пошел мелкой рысью, но скрипел, постанывал и хряскал, как при безудержном галопе. Лют поморщился – показалось, что сидит у двери корчмы, где петли не смазывали тыщу лет.

От провала пахнуло мощной волной гнили, желудок скакнул к горлу, ушибся о стиснутые зубы, рухнул обратно. Лют подошел к краю с худой миной, стена изломанного жаром и вонью воздуха нехотя расступилась, от взгляда вниз закружилась голова.

Поглядел по сторонам, но разрыв тянулся на многие версты. Можно проскакать, миновать безопасно, но чутье сказало неумолимо: вниз! Лют вздохнул, оглядел пустой пейзаж, внутренне содрогнулся холодности, скудости, унылости и убогости. Этим веяло от каждого домика, деревца, травинки, крупицы красной почвы.

Поневоле стало жаль людей, попавших сюда. Вроде у них сносное существование – не испытывают жажды, голода, не надо стараться обеспечить семью, детей, а раз так – никто не трудится, бездельничают. В Нави существование лишено смысла.

Вон, в ирии не только поют и пируют, а также дерутся меж собой, но и помогают богам в извечной борьбе с темными силами. Помогают нести свет, присматривают сверху за потомством. На небесах каждый занят делом. Врут те, кто бает: в ирии беззаботное существование – беззаботно живут под землей. Вона с какими постными мордами ходят, хоть и существуют без хлопот, а все-таки чего-то не хватает.