Полог приглушил закатный свет, потемнело, бурдюк плюхнулся на пол, горячая запруда прорвалась, залила щеки. К ней беспокойно дернулась молоденькая девчушка, тонкими ручками пригладила волосы, зашептала успокаивающе:

– Что случилось, Белава? Обидел кто?

Княгиня горько усмехнулась наивному вопросу, подошла, властно отстранила помощницу.

– Не мешай, Жилена, – сказала она твердо. – Полежи.

Жилена вскинула дрожащие глаза, мельком позавидовала восхитительному платью госпожи, отошла. Умила прижала Белаву к груди как младшую сестру. Девица судорожно всхлипнула, зарыдала в голос. Княгиня ласково гладила девушку по голове, вздрагивающим плечам.

– Тш-ш, все позади, милая, – шепнула она ласково.

Белава всхлипнула, захлебываясь рыданиями, сказала:

– Да как же, государыня! И шагу не ступишь без поганых рож, глаза так и сверкают похотью, житья нет.

Умила прижала Белаву крепче, но промолчала: в самом деле, что толку? Даже ее могут попользовать, как служанку, странно, что до сих пор не ворвались, а неведомый Повелитель, для кого похитили два дня тому, так и не объявился.

Сердце заныло: перед глазами лицо Яромира, нелегко милому, а тут еще и ее похитили. Что, если потребуют открыть ворота города в обмен на ее освобождение? Ведь откроет, он ради нее на все пойдет. Взгляд затуманился, грудь стеснилась острой жалостью, княгиня разрыдалась в голос. Белава поспешно начала утешать, у самой по щекам текли ручьи. Жилена поднялась, обняла обеих, заревели дружно.

Сквозь нежную ткань шатра просачивался свет, но потихоньку мерк – потолок потемнел, очертания роскошных перин, шкур, золотой посуды размылись. Женщины оторвались друг от друга, протерли глаза, невесело рассмеялись.

Жилена спохватилась, разожгла светильники искусной работы, заправленные нежным душистым маслом. Белава отвела госпожу к вороху роскошных подушек, гибкое тело княгини ласково стиснули мягкие объятия, служанка подала чашу с водой. Умила благодарно кивнула, пригубила толику.

– Слышала я, госпожа, что ихний повелитель должон наведаться, – прошептала Жилена, трепеща от ужаса.

Лицо Умилы потемнело, пальцы стиснули чашу. Княгиня раздвинула алые губы в ослепительной улыбке, сказала беспечно:

– Вряд ли… Он уже два дня не показывается, боится, – закончила она с язвительным смешком.

Белава подхватила:

– Точно, мужики перед собой грозные, петушатся, а перед настоящей женщиной робеют.

Умила раздвинула губы, принимая лесть, вода показалась земляничным медом. За стенками шатра зашумело, по сердцу княгини неприятно царапнуло, лица служанок побелели. Ярко освещенный шатер погрузился во тьму, звуки пропали. Умила помяла виски пальцами, прогоняя внезапный страх. Взгляд ее отвердел, приобрел надменность.

– Девкам освободить шатер для встречи Повелителя с пленницей, – скомандовал старческий голос.

С упавшим сердцем Умила стиснула зубы, на испуганных девушек взглянула успокаивающе, приободрила улыбкой:

– Ступайте.

Белава шагнула нерешительно: в распахнутых глазах дрожат крупные капли.

– А как же ты, госпожа, ведь главный аспид явился?

Несмотря на противный холодок, княгиня улыбнулась беспечно:

– Ничего не сделает, не для того похищал, ступайте.

Служанки вышли, поглядывая на госпожу сочувственно, за пологом раздались жесткие мужские голоса, резко оборвались. Голову княгини будто стиснул железный обруч. Белава едва не застонала, но заставила спину держаться ровно, а вошедшего рослого, бритого наголо степняка встретила презрительным взглядом.

Могущественный властелин конной орды замер у порога. К обнаженной груди прижимал резной ларчик, цепь с самоцветами переливалась живыми огнями. Темными глазами смотрел с восторгом и некоторым испугом. Лицо показалось смутно знакомым. Умила лихорадочно попыталась припомнить, где видела.

Степняк медленно двинулся, от ног отлетали расшитые золотом подушки, сминались драгоценные ковры, зазвенела опрокинутая ваза с диковинными фруктами, которыми княгиня побрезговала.

Умилу окатило скрытой мощью, пахнуло крепким мужским потом, сердечко затрепетало, но степняка кольнул холодный взгляд, при виде ларчика губки скривились презрительно. Алтын замер в нескольких шагах от сидящей княгини, глаза впитывали божественный образ, ларчик в ладонях тонко похрустывал.

Умила пригляделась к растерянному завоевателю, замешательство сменилось пренебрежением. Тонкое полукружье брови изогнулось надменно, Алтын вздрогнул от язвительного голоса.

– Ты что-то принес на продажу? Извини, но лучше предложи товар служанкам.

Повелителя покоробило. Поднятая из темных глубин волна смыла неловкость, и он сказал грубовато:

– Нет, Умиля, в ларце подарки. Такие, каких достойна только ты. Я говорил, что добуду эти сокровища, но ты не верила, смеялась.

Княгиня вгляделась в суровое лицо, отшатнулась, лицо исказилось смятением, смешанным со страхом. Алтын сжал зубы, сдерживая стон: она не должна страдать!

– Ты? – прошептала она неверяще. На лице отразилось воспоминание далеких дней юности, события после конца битвы на Пепельном валу, где встретила милого. Правда, тогда за ней ухаживал и сын Кочубея – степного повелителя, принявшего основной удар ясагов. – Ты, – повторила она с дрожью.

Алтын коротко кивнул, княгиня испуганно поджала ноги, недоуменно посмотрела на резную крышку ларчика. Повелитель отступил на шаг, ладонь сомкнулась на кожаном мешочке, подвешенном на шее.

– Да, Умиля, – сказал он с горечью. – Я тот, кого ты отвергла, как вот этот подарок.

На ладони Повелителя появилась нитка зеленого бисера. Умила против воли смутилась, по телу прошла жаркая волна: надо же, дикий степняк не забыл, даже отвергнутый подарок сохранил, добыл легендарные сокровища, о которых грезила юной девушкой. Княгиня смятенно встряхнулась, поспешно отогнала глупые мысли. Алтын зябко поежился от холодного взгляда.

– И зачем ты это принес? – спросила она надменно. – Думаешь, тогда не взяла, а теперь приму с радостью?

Степняк смущенно развел руками, отвел взгляд.

– Нет, но… – Грозный Повелитель поперхнулся словами, но придумать ничего не мог, ибо все мысли занимало прекрасное существо, о котором так долго мечтал десять лет, что приходила каждую ночь, мучила, жгла сердце, заставляла совершать безумные поступки.

Умила смерила взглядом смятенного степняка, внезапно пожалела – все-таки старался. Но молвила язвительно:

– Унеси это барахло. Раздай тем девкам, что согревали твое ложе все эти годы, – добавила она несколько раздраженно.

Алтын всплеснул руками, заговорил горячо:

– Какие девки? Все годы думал лишь о тебе. Ты являлась в снах, дразнила, проказничала. На что другие женщины, если я видел тебя – единственно настоящую в мире, а остальные жалкие подделки под тебя? Что мне с тех безымянных, коих мял и тут же прогонял, корил себя за гадкую слабость, но думал всегда о тебе?