– Итак, ты была права, – я уделил взгляд женщине в теле Сильви Осимы, затем снова обратился к морю. Похмелье вернулось, как будто еще хуже. – Она не выйдет. Она впала в детство, в Отречение, чтобы справиться с горем, и останется там.

– Спасибо.

– Ага, – я оставил окно в покое, повернулся к Трес и Видауре. – Здесь мы закончили.

По дороге назад, к скиммеру, никто не говорил. Мы пробивались через ярко разряженную толпу, молча боролись с течением. Часто дорогу расчищали наши лица – это было видно по выражениям людей, торопливо отступающих в сторону. Но из-за солнечного тепла и желания погрузиться в воду не все сохраняли даже поверхностный уровень внимания. Сиерра Трес щерилась, когда получала по ноге тычки аляповатыми пластиковыми пляжными принадлежностями, но либо благодаря наркотикам, либо силе воли ее рот оставался крепко сжат, несмотря на любую боль. Никому не хотелось устраивать запоминающуюся сцену. Лишь раз она обернулась на особенно неуклюжего обидчика, и тот почти сбежал.

«Эй, ребят, – кисло гонял я мысль в голове. – Разве вы не узнаете своих политических героев? Мы пришли вас всех освободить».

На Причалах Солнечного Веселья пилот, как и все отдыхающие, валялся на скошенном боку скиммера на солнышке. Когда мы подошли, он сел и заморгал.

– Быстро вы. Уже обратно?

Сиерра Трес демонстративно оглядела яркий пластик вокруг.

– А ты видишь повод задерживаться?

– Эй, не так уж все плохо. Я со своими мелкими иногда сюда заезжаю, они кайфуют. Тут нормальный народ, не пафосные засранцы, как на южном конце. А, да. Ты, чувак. Друг Рада.

Я с удивлением поднял взгляд.

– Да.

– Тебя спрашивали.

Я замер на пути вокруг скиммера. Холодная волна готовности посланника, помеченная крошечными каплями радостного предвкушения. Похмелье отступило.

– Что хотели?

– Не сказали. Даже имени твоего не знали. Но описали узнаваемо. Это был священник, из северных чудил. Ну знаешь, при бороде и всех делах.

Я кивнул, предвкушение распалилось в теплые пляшущие огоньки.

– И что ты ему сказал?

– Булками шевелить сказал. Моя женщина с Шафрана порассказывала, что они там вытворяют. Я бы с этими гондонами не разговаривал, а привязывал живой колючкой к рамам для водорослей.

– Священник молодой или старый?

– А, молодой. И, по виду, с таким не забалуешь, сечешь?

В голову вернулись слова Вирджинии Видауры. Освященные одиночки-убийцы избранных неверующих.

Ну, не то чтобы ты этого не ожидал.

Видаура подошла и положила ладонь мне на руку.

– Такеси…

– Возвращайся с остальными, – сказал я тихо. – Я разберусь.

– Ты нам нужен, Так, чтобы…

Я ей улыбнулся.

– Неплохая попытка. Но я вам, ребят, уже не нужен. И свои последние обязательства я только что исполнил в виртуале. Больше мне все равно нечем заняться.

Она не сводила с меня взгляда.

– Все будет в порядке, – сказал я ей. – Порву ему глотку и тут же к вам.

Она покачала головой.

– Ты правда больше ничего не хочешь?

Слова зазвенели реальным эхом моего собственного вопроса Сильви в глубинах виртуальности. Я сделал нетерпеливый жест.

– А что еще остается? Биться за великое дело куэллизма? Ну конечно. Биться за стабильность и процветание Протектората? Я уже все это пробовал, Вирджиния, и ты тоже пробовала, и ты знаешь правду не хуже меня. Все это говно на палочке. Невинные жертвы в лужах крови, мясо, крики и все такое ради какого-нибудь грязного политического компромисса. Дела других людей, Вирджиния, они у меня уже вот где.

– И что взамен? Это? Опять бессмысленная резня? Я пожал плечами.

– Меня учили заниматься бессмысленной резней. Я в этом мастер. Благодаря тебе, Вирджиния.

Слова были для нее как пощечина. Она отдернулась. Сиерра Трес и пилот посмотрели на нас с любопытством. Женщина, которая называла себя Куэлл, как я заметил, уже спустилась в салон.

– Мы оба ушли из Корпуса, – наконец сказала Видаура. – Целыми. Поумневшими. А теперь ты собираешься просто выключить весь остаток жизни, как сраный фонарь? Просто похоронить себя в подпрограмме возмездия?

Я выдавил ухмылку.

– Я за сотню лет уже наелся, Вирджиния. И скучать ни по чему не стану.

– Но это же ничего не решает, – она вдруг уже кричала. – Это не вернет Сару. Когда ты закончишь, ее по-прежнему не будет. Ты уже убил и замучил всех, кто там был. И что, стало лучше?

– На нас смотрят, – кротко ответил я.

– Да мне насрать. Отвечай. Тебе стало лучше?

Чрезвычайные посланники – величайшие лжецы. Но не в случае, когда говорят с собой или друг с другом.

– Только когда я их убиваю.

Она мрачно кивнула.

– Да, вот именно. И ты знаешь, в чем дело, Так. Мы оба знаем. Не то чтобы мы такого не видели. Помнишь Чеба Оливейру? Нильса Райта? Это патология, Так. Она выходит из-под контроля. Это зависимость, и в итоге она тебя сожрет.

– Может быть, – я придвинулся ближе, с трудом удерживая крышку на собственном внезапном гневе. – Но при этом не погибнут пятнадцатилетние девочки. Не будут разбомблены города и изничтожены населения планет. Не начнется Отчуждение или адорасьонская кампания. В отличие от твоих дружков по серфу, в отличие от твоей новой лучшей подружки в салоне, я больше ни от кого не прошу жертв.

Пару секунд она пристально смотрела мне в глаза. Затем кивнула, словно вдруг убедившись в том, во что она до конца не верила.

И молча отвернулась.

* * *

Скиммер боком отошел от швартовки, крутанулся в волне грязной воды и рванул на запад. Никто не остался на палубе помахать. Капли из-под кормы оросили лицо. Я смотрел, как он уменьшается до слабого рокота и точки на горизонте, потом пошел искать священника.

Освященные одиночки-убийцы.

Я уже сталкивался с парой таких на Шарии. Религиозные маньяки, распаленные психозом, в мученических оболочках Десницы Господа, отделенные от основного корпуса бойцов, взглянувшие на виртуальный образ рая, ожидающего их после смерти, и затем отправленные проникнуть на опорные базы Протектората. Как и все шарийское сопротивление, они не могли похвастаться особым воображением, – что в конце концов и сгубило их при встрече с чрезвычайными посланниками, – но и в поддавки они не играли. У нас выработалось здравое уважение к их отваге и боевой выдержке, когда мы покончили с ними всеми до единого.

Рыцари Нового откровения же, напротив, были легкой целью. У них хватало энтузиазма, но не было родословной. Веры, покоившейся на привычных религиозных лозунгах для разжигания толпы и женоненавистничества, еще хватало для силовых акций; но для того, чтобы появился класс воинов, пока что не было либо времени, либо нужды. Они оставались любителями.