Увеличение значения России на международной арене не ограничивалось Европой и Ближним Востоком, ее щупальца протянулись гораздо дальше. В отличие от того, что мы видим сегодня, в XIX веке восточная граница России находилась не в Азии, а совершенно другом месте – в Северной Америке. Российские колонии были основаны по ту сторону Берингова пролива, там, где сейчас находится Аляска. Другие общины в начале 1800-х годов расположились на западном побережье Канады и дальше, до самого Форта-Росса в Калифорнии. Здесь жили не купцы, а постоянные поселенцы, которые вкладывали средства в строительство гаваней, складских помещений и даже школ. Юные мальчики «креольского происхождения» на побережье Тихого океана в Северной Америке обучались на русском языке по российским учебным программам. Некоторых из них посылали на учебу в Санкт-Петербург, в некоторых случаях они даже поступали на учебу в престижную Академию медицины[1187]. По любопытному стечению обстоятельств послы от царя прибыли в Сан-Франциско, чтобы обсудить с испанским губернатором вопросы выделения ресурсов практически в то же самое время, когда сэр Гор Оусли объявил Россию союзником сразу после вторжения Наполеона в 1812 году[1188].

Проблема заключалась в том, что границы России расширялись очень быстро, так же как и ее уверенность. Отношение к тем, кто жил по ту сторону границы, ужесточилось.

Все чаще и чаще народы Южной и Центральной Азии рассматривались как варварские, которые нуждались в просвещении. Относились к ним соответствующим образом. Это имело ужасающие последствия, особенно заметные в Чечне, где в 1820-х годах местное население терроризировалось своевольным и кровожадным генералом Алексеем Ермоловым. Это не только привело к появлению харизматичного лидера, имама Шамиля, который возглавил сопротивление, но и испортило отношения России с этим регионом на целые поколения[1189].

Укоренившиеся образы Кавказа и степи как мест, где царит жестокость и беззаконие, были отражены в литературе, например, в стихотворении «Кавказский пленник» Александра Сергеевича Пушкина и «Колыбельная» Михаила Юрьевича Лермонтова, где описаны кровожадные чеченцы, которые бродят по берегу реки, вооруженные кинжалами, желая убить ребенка[1190]. На западе Россия граничила с «самыми изысканными просветителями», как сообщал один из радикальных политических деятелей в Киеве, а на востоке с глубоким невежеством. Поэтому наипервейшим долгом считалось «поделиться знаниями с нашими полуварварскими соседями»[1191].

Однако не все были так в этом уверены. Несколько десятилетий российская интеллигенция спорила о том, каким путем нужно развиваться империи. Нужно ли пойти по пути «салонов и утонченности Запада» или следует двигаться на восток – к Сибири и Центральной Азии. Существовало великое множество мнений. Философ Петр Чаадаев отмечал: «Мы не принадлежим ни к одному из великих семейств человечества, мы не принадлежим ни Востоку, ни Западу»[1192]. Девственные земли Востока давали России шанс создать свою собственную Индию[1193]. Великие державы Европы уже не выглядели образцом совершенства, они стали соперниками, чья власть должна была быть оспорена.

Композитор Михаил Глинка вдохновлялся ранней историей Руси и хазаров и создал оперу «Руслан и Людмила», а Александр Бородин обратился к Востоку при написании симфонической поэмы «В степях Центральной Азии», которая напоминает о караванах и переходах через степь, а «Половецкие пляски» вдохновлены ритмами кочевых народов[1194]. Интерес к Востоку в теме или подборе инструментов был отличительной чертой классической музыки XIX века в России[1195].

Достоевский страстно утверждал, что Россия должна не только взаимодействовать с Востоком, но и принять его. В своем знаменитом эссе «Что такое для нас Азия?», написанном в конце XIX века, он утверждал, что Россия должна освободиться от оков европейского империализма. В Европе, писал он, русские прихлебатели и рабы, а в Азии «хозяева»[1196].

Такие взгляды зарождались благодаря продолжающимся успехам за рубежом. Успехи на Кавказе были достигнуты в 1820-х годах, после неудачных атак персов. Испытывающий жгучую боль от условий Гюлистанского договора и ободренный враждебностью местного населения к генералу Ермолову, чьи прилюдные казни через повешенье женщин и детей вызывали отвращение наблюдателей, шах Фатх Али в 1826 году приказал двинуться на Россию[1197]. Ответная реакция была разрушительной. После того как Ермолов был снят со своего поста, царские войска прошли по горным переходам Кавказа, выбили персидскую армию и в 1828 году заняли поселение, и это было гораздо хуже, чем то, что произошло 15 лет назад. Еще больше земель вместе с солидной контрибуцией отошли России. Унижение было таково, что ослабленный шах просил царя официально поддержать его преемника, принца Аббаса-Мирзу, после его смерти, опасаясь, что тот не сможет удержать трон, не говоря уже об удержании власти.

Это было незадолго до вспышек насилия в Тегеране. В феврале 1829 года толпы устремились к посольству России и штурмовали здание. Министр-резидент, 36-летний Александр Грибоедов, автор знаменитой сатиры «Горе от ума», который занял бескомпромиссную позицию по вопросам Сирии, был убит, а его тело, все еще облаченное в форму, толпа протащила по улицам города[1198]. Шах отреагировал немедленно, предотвратив кровавое вторжение. Он направил любимого внука, чтобы принести извинения царю, вместе с поэтами, которые называли его «Сулейманом наших дней». И, что более важно, в подарок был послан один из самых больших драгоценных камней в мире – алмаз «Шах» весом около 90 карат, который когда-то украшал трон императоров Индии в окружении рубинов и изумрудов. Теперь же он отправился в Санкт-Петербург в качестве предложения мира. И он сделал свое дело: как заявил царь Николай I, эта история должна быть забыта[1199].