Фокс повернулся и сунул руку в кожаный портфель на столе, а когда вытащил ее, в его пальцах что-то было зажато. Пройдя вперед, он обошел стул, на котором сидел Филип, и встал напротив Кэрри Мёрфи. Только тогда он разжал руку и показал ей небольшой предмет:

– Прошу вас, мисс Мёрфи, внимательно взгляните на это. Как видите, это наполовину заполненная баночка. На ней наклеена простая белая этикетка с надписью карандашом: «Одиннадцать – четырнадцать – Й.». Говорит вам это о чем-либо? Присмотритесь поближе…

Впрочем, у Кэрри не было возможности внимательно изучить предмет в руке Фокса и уж тем более озвучить свой роковой ответ. Мисс Йейтс, только что сидевшая в восьми футах от Кэрри, метнулась к детективу. Не издав исступленного вопля, не проронив даже словечка, она прыгнула на мисс Мёрфи с такой неожиданной силой и скоростью, что пальцы ее вытянутой руки, промахнувшись мимо цели, чуть не выкололи Фоксу глаз. Детектив схватил мисс Йейтс за запястье, а уже через миг мужчина, стоявший за ее стулом, подоспел, чтобы скрутить и ее саму. Зайдя со спины, он с такой силой сжал ей плечи, что должны были захрустеть кости, но мисс Йейтс, очевидно, этого даже не почувствовала. Она стояла, не споря, не пытаясь сопротивляться, и смотрела на Текумсе Фокса, который успел отойти от нее на пару шагов. В этот момент мисс Йейтс задала вопрос, который Фокс впоследствии назвал самым неожиданным, с учетом всех обстоятельств, какой ему только доводилось слышать:

– Где? Где вы ее нашли?

И он ответил.

Спустя полчаса на улице, уже собираясь сесть в машину, Фокс почувствовал легкое прикосновение к локтю и, обернувшись, увидел Леонарда Клиффа.

– Прошу меня простить… – произнес Клифф.

В его взгляде было заметно то самое отсутствующее выражение, когда смотрят на предмет, который оказывается тем, который хотели бы видеть. Взгляд Эми Дункан, сидевшей на переднем сиденье, был более откровенным. Она смотрела прямо на Клиффа.

Казалось, Клифф не намерен развивать свою мысль, пока не получит прощения, и поэтому Фокс вежливо поинтересовался:

– Вам что-нибудь нужно? Может, вас куда-то подбросить? Мы едем сейчас на Гроув-стрит…

– Благодарю, но я возьму такси, – натянуто произнес Клифф. – Я хотел спросить, не сможете ли вы прийти в мой офис как-нибудь на будущей неделе для встречи с президентом нашей компании. Меня крайне впечатлило, как вы сегодня справились со сложной задачей. Мы одна из крупнейших пищевых корпораций во всей стране и сможем сделать весьма заманчивое предложение…

– Лжете! – сухо определил Фокс. – То есть именно сейчас вы совсем не ради этого схватили меня за локоть. Ваша корпорация не так уж сильно во мне нуждается. Вы просто не в состоянии противиться стремлению подобраться к мисс Дункан поближе.

– Право… – начал Клифф. – На самом деле…

– Да, на самом деле. Кстати, я только что рассказал ей, почему вы преследовали ее вечером того вторника, и она не стала смеяться. Совсем напротив.

– Ну… это… это уже не имеет никакого… – Конец фразы повис в воздухе, потому что Клифф теперь смотрел прямо в глаза Эми.

– Запрыгивайте, – пригласил Фокс. – Мы ненадолго заедем на Гроув-стрит, чтобы забрать зонтик мисс Дункан. Она собирается подарить его мне, для моей коллекции сувениров на память. Обойдите машину с другой стороны и втискивайтесь. Потом мы отправимся на ланч в ресторан «Рустерман».

– Я… Лучше я сяду сзади.

– Тут полно места, – заметила Эми, вплоть до этого момента не принимавшая участия в разговоре.

Клифф постоял немного, не осмеливаясь двинуться, лишь бы не выставить себя дураком, но потом все же принял решение. Он обошел машину и оказался у передней дверцы, которую Эми для него распахнула. Девушка придвинулась ближе к Фоксу, но тем не менее переднее сиденье было рассчитано только на одного пассажира. Когда Клифф сумел захлопнуть дверь, эти двое соприкасались, так сказать, по всей длине государственных границ. Тут уж ничего не поделаешь.

Автомобиль покатил на восток. Когда они уже свернули на Восьмую авеню, Клифф заметил:

– Конечно, вы не позвали меня на ланч, но было бы очень… то есть если вы оба примете мое приглашение… У «Рустермана», если вам того хочется…

– Еще чего! – твердо сказал Фокс. – Всю эту неделю вы пренебрегали бизнесом своей корпорации, и пора бы наверстать упущенное. Работа есть работа. К тому же мисс Дункан и я встретились при самых романтических обстоятельствах и хотим проститься в не менее романтичной обстановке. А вас я высажу там, где скажете. Может, у офиса?

Так мистер Клифф и провел остаток того дня: в трудах. За своим рабочим столом, по крайней мере. Как он провел вечер – совсем другой вопрос.

Разбитая ваза

Глава 1

В тот промозглый мартовский вечер за кулисами Карнеги-холла кружили предательские сквозняки, которые в былые времена заставляли разгоряченных Падеревского, Хейфеца[15] или Шаляпина стремительно укрываться в гримерке, а бдительную прислугу Мелбы или Зембрих[16] ждать у выхода со сцены с горностаевой накидкой наготове, чтобы набросить ее на обнаженные влажные плечи пышущей жаром дивы. Это, разумеется, происходило только перед антрактом или окончанием представления. Теперь же часы показывали лишь четверть девятого, и на огромной пустой сцене пока не случилось ничего такого, что заставило бы сильного мужчину покрыться бисеринами пота. Всякому, кто воображает скрипачей-виртуозов слабаками, стоило бы попытаться самому исполнить «Дьявольскую трель»[17], и тогда станет ясно, что такое исполнение требует стальных мускулов.

Следует признать, однако, что Ян Тусар, которому через пятнадцать минут предстояло выйти на сцену с инструментом в руках, чтобы доказать свое право стоять там, где когда-то стояли Изаи и Крейслер[18], в этот момент не выглядел особенно сильным. Он только что вышел из гримерной и остановился на пороге, одной рукой держась за дверной косяк, а другой сжимая гриф скрипки под самыми колками. Несмотря на свои шесть футов, приличный рост, сейчас, с широко распахнутыми глазами на застывшем лице и с нервно прикушенной нижней губой, Ян походил на испуганного мальчика. Человек десять или более – все, кто был поблизости, – повернулись к нему, не считая мужчины в форме пожарного, который стоял у дальней стены и, несомненно, давно пришел к выводу, что на протяжении страшного получаса перед выходом любой артист делается непредсказуем, как скаковая лошадь у стартового барьера, и ничего тут не попишешь. У прочих же возник, кажется, единый порыв броситься к нему, но они его сдержали, за исключением немолодой дамы, которая длинными, тонкими пальцами придерживала у горла соболью пелерину.

Некий