— И нечего там было смотреть, — хмуро пробурчал я, успокаивающе похлопывая ее по пропотевшей спине. — Давай-ка выбираться отсюда поскорее.

— Где же твой друг… и вещи?

— Да-а-а, — неопределенно развел я руками. — Толик куда-то пропал во время перестрелки, а мешок мой изодрали пули и пришлось его бросить. Мешал при движении, — добавил я, считая, что надо как-то объяснить свои явно неразумные действия.

— А что там взорвалось? — не отставала она, указывая в сторону догорающих обломков.

— Нам один из вертолетов удалось сбить. И веди себя, пожалуйста, потише. Сдается мне, что в лесу, кроме нас, еще кто-то есть.

— Кто же? — прошептала девушка, непроизвольно приседая и делая «круглые» глаза.

— Точно не знаю, но явно кто-то недружелюбный, — не стал я вдаваться в подробности. — Собирайся, идем скорее отсюда.

Пока Лау Линь навешивала на себя сумку с медикаментами и поправляла растрепавшиеся волосы, я перезарядил опустошенный ею пистолет и с чувством, как часто говорится, глубокого удовлетворения засунул его в карман. С винтовкой же я рассчитывал разобраться попозже, когда мы вернемся в исходную точку и можно будет привести ее в порядок. Итак, через пару минут, мы были полностью готовы начать движение. Не хватало только одного — умения выдерживать точное направление во время движения через непроходимый лес. Примерно мы представляли, куда надо идти, но для джунглей слова «примерно» явно недостаточно. Без компаса изменить выбранное направление движения на прямо противоположное в этом жутком зеленом месиве можно было с необыкновенной легкостью, пройдя всего сто метров. Будь это утром или даже в полдень, то можно было бы как-то выдерживать направление, ориентируясь по солнцу, но ближе к вечеру… Ближе к вечеру в густейшей, южной растительности ориентироваться крайне неудобно. Красноватый свет просевшего к концу дня светила густым медом растекается между деревьями, и вместо определенной точки на небосводе мы получаем неопределенное световое облако. Поэтому после недолгих размышлений мы решили, что следует вернуться строго на то место, откуда и начались наши приключения на болоте. Поскольку по ходу движения с холма регулярно делались зарубки на деревьях и крупных кустах, то у нас появлялся шанс, ориентируясь по ним, добраться до плантации, где остались наши грузовики. В глубине души я надеялся, что возле этого места майор Минь оставил с Башутиным хотя бы одного связного из числа ополченцев. Хотя бы для сбора временно отставших бойцов. Пару зарубок мы все же обнаружили, но дальше этого дело как-то не пошло.

Передохнув и допив остатки чая, мы с Лау Линь побрели дальше. Несмотря на отдых, ноги меня не слушались совершенно. Проклятая винтовка так больно давила на плечо, что я не раз подумывал о том, что ее лучше куда-нибудь выбросить. И действительно, чего ее было жалеть? Официально она за мной не числилась, и за ее сохранность я никоим образом не отвечал и мог запросто списать ее на боевые потери. Останавливало меня только то, что в глазах моей спутницы человек, без причины бросивший боевое оружие, мог быть только последним трусом, предателем и недостойным уважения слизняком. Поэтому я тащился за неутомимо вышагивающей Лау Линь, обливаясь потом и отбиваясь свободной рукой от непрерывно атакующих москитов. По моим расчетам, мы преодолели не более трех километров, когда наступил вечер. Используя последние остатки дневного света, мы набрали немного дров и нарезали банановых листьев для примитивной подстилки. Зажигалка у меня еще работала, и маленький костерок вскоре озарил наше убогое становище. «Странные существа, эти женщины, — думал я, вполглаза наблюдая за тем, как хлопочет Лау Линь вокруг моего недвижно лежащего тела. — Все чего-то делают, суетятся, уют какой-то наводят. Какой здесь может быть уют? Тут бы не помереть до утра!»

К счастью, мою спутницу столь высокие материи не занимали. Она ловко укрыла меня целым ворохом каких-то лопухов, раздобыла кристально чистой воды и выкопала в своей спасительной сумке пачку таблеток глюкозы. Скормив мне, как неразумному птенцу, эти немыслимые в нашем положении вкусности, она ловко заползла ко мне под бок, слегка коснувшись спиной моего живота. И уж как я не был измотан, но мужские инстинкты все же потихоньку начали мутить мое воображение. Я обнял ее за талию и осторожно подгреб поближе.

— Спи-и-и, Сань-нья, — сонно протянула она в ответ на мою непритязательную ласку, — завтра у нас будет тяжелый день.

Голова моя после ее слов словно бы закружилась, перед глазами полетели золотые «мушки», и я практически мгновенно уснул.

Проснулся я от странных, каких-то утробных звуков, раздававшихся, казалось, совсем рядом. Открыв глаза, я замер в тревожном ожидании. Рядом еле слышно посапывала Лау-линь, и было предельно ясно, что подозрительные звуки исходили не от нее. Подождав пару минут, я совсем расслабился, посчитав, что мне все приснилось, но тут же ощутил болезненный спазм в желудке, завершившийся скрежетанием и постаныванием, которые шли, как оказалось, из меня самого. Грустно улыбнувшись, я осторожно выбрался из-под самодельного одеяла и осторожно поднялся на ноги. Крошечная полянка, на которой застала нас ночь, сверкала каплями росы, словно была осыпана миллионами бриллиантов. Воздух был свеж и до того приятен, что меня буквально зашатало от кислорода. Зашатало так, что я ухватился за ближайшую ветку, вызвав этим настоящий водопад из капель, обрушившихся на мою спутницу.

— Ой, — воскликнула Лау Линь, прикрывая голову ладонями, — что такое?

Сказала она это спросонок и, разумеется, по-вьетнамски, но смысл слов был понятен и без перевода.

— Вставай скорее, — позвал я ее, — пойдем, пока не слишком жарко. Может быть, кого-то из наших встретим.

Сборы наши были недолгими. Подкрепившись все теми же таблетками, мы принялись продвигаться вперед, правда, теперь уже не придерживаясь спасительных зарубок, которые мы потеряли уже вчера вечером… наугад. Час шел за часом, а долгожданной вершины холма с молодой плантацией все не было видно. Осатаневшее солнце словно специально путало нас, вращаясь по замкнутому кругу и выглядывая из-под полога зеленой круговерти то справа, то слева. Голова моя и без того шла кругом, крайне слабо соображая, куда и зачем бредет расхристанный боец «особого назначения». По большей части я уныло плелся позади девушки, с трудом удерживая в неприятно сузившемся поле зрения ее прыгающую на бедре сумку. На одном из привалов Лау Линь, видимо, догадалась, что со мной творится нечто неладное, и принялась возвращать меня к жизни. Мне были скормлены едва ли не все образцы лекарств из аптечки, но это вызвало обратный эффект. Вскоре открылась тощая, горькая рвота и я, окончательно потеряв возможность самостоятельно передвигаться, безжизненным кулем завалился набок.

Однако Лау Линь и здесь нашла разумный выход. Побродив какое-то время по окрестностям, она вскоре принесла несколько незнакомых мне плодов. Плоды оказались кислыми, сильно вяжущие рот, но именно они вернули мне некоторую бодрость и уверенность. К сожалению, не надолго. Теперь и сумку, и винтовку, да, считай, и меня самого по лесу тащила тоненькая девушка, весившая едва ли сорок пять килограммов. Местность, по которой мы бродили, в какой-то момент пошла под уклон, впереди замаячил просвет. Еще некоторое усилие и через пару минут мы вышли на странно знакомую равнину. Я приподнял отяжелевшую от голода голову, с немалым усилием растопырил слипшиеся веки и вдруг увидел обгорелый вертолетный остов, уныло возвышающийся примерно в километре от нас. Моя спутница была поражена не меньше меня.