Пол Шафер, Пуйл Дважды Рожденный, уже, оказывается, вошел внутрь, не дожидаясь их, и они двинулись за ним следом.

Сколько же оттенков, думал Кевин, у человеческой беспомощности?! Он вспомнил, как год назад мучился, глядя на Пола Шафера, упорно продолжавшего закручивать собственную душу в тугую пружину, хотя после гибели Рэчел Кинкейд прошло уже немало времени. Да, тяжело это было. Но Пол сумел выбраться. И сумел так далеко уйти по какому-то не ведомому остальным пути за те три ночи, что провел на Древе Жизни во Фьонаваре, что его стало не догнать, не понять, причем в самых порой простых жизненных вопросах. Впрочем, душу свою он исцелил, и Кевин считал, что это великий дар Фьонавара, что-то вроде компенсации за то, что сотворил с Дженнифер этот ужасный Бог по имени Ракот Могрим, Расплетающий Основу. Хотя «компенсация» – слово, вряд ли подходящее; да и не было, не могло быть никакой «компенсации» ни в этом мире, ни в каком бы то ни было ином – только надежда на возмездие, тонкий язычок пламени, горевший в душе, совсем слабый, едва теплившийся, несмотря на то что тогда он поклялся непременно отомстить. Но кто они такие – любой из них – перед этим Богом? Даже Ким с ее ясновидением, даже Пол, даже Дэйв, который так сильно изменился, пожив у этих дальри с Равнины, да еще и отыскав Рог Овейна в Пендаранском лесу…

И как только он, Кевин Лэйн, осмелился давать клятву об отмщении? Пустые патетические слова! Особенно когда сидишь в ресторане у Маккензи, лакомясь филе морского языка и слушая перезвон посуды и привычную болтовню за ленчем здешних завсегдатаев, в основном юристов.

– Ну что? – спросил вдруг Пол таким тоном, что все вокруг как бы тут же переменилось, и в упор посмотрел на Ким. – Ты что-нибудь видела?

– Прекрати! – рассердилась она. – Прекрати меня подгонять! Если я что-нибудь увижу, то уж тебе первому сообщу. Или, может, лучше в письменной форме?

– Не сердись, Ким, – вмешался Кевин. – Ты пойми, мы-то все себя чувствуем уж совсем по-идиотски, не зная о них ровным счетом ничего. Ты наша единственная связь с Фьонаваром.

– Ну, сейчас-то я никакой связи как раз и не чувствую, в том-то и дело. Есть одно место, которое мне нужно увидеть, но своими снами управлять я не умею. Я знаю только, что это где-то здесь, в нашем мире, и ничего не могу: ни куда-нибудь пойти, ни что-нибудь сделать, пока не найду это место. Вы думаете, это приятно? Или, может, вы считаете, что я с вами играю?

– А ты не можешь отправить нас обратно? – спросил Дэйв и тут же почувствовал, как глупо это прозвучало.

– Я же не метро, черт возьми! – взорвалась Ким. – Я тогда сумела вытащить всех нас оттуда только потому, что могущество Бальрата каким-то образом вырвалось на свободу. Я не могу совершать Переход по команде.

– А значит, мы так тут пока что и останемся, – сказал Кевин.

– Может быть, за нами явится Лорен? – снова не выдержал Дэйв.

– Не явится, – покачал головой Пол.

– Почему?

– По-моему, Лорен сейчас намеренно умыл руки. Он все привел в движение, а решать главную задачу предоставил нам самим. И еще кое-кому.

Ким согласно кивала, точно подтверждая его слова.

– Он вложил свою нить в Станок, – прошептала она, – но ткать свой собственный Гобелен он не станет. – И они с Полом обменялись понимающими взглядами.

– Но почему? – никак не мог уразуметь Дэйв, и Кевин услышал в голосе этого могучего атлета детское отчаяние. – Мы же так нужны ему… по крайней мере Ким и Пол… Почему же он не хочет прийти за нами?

– Из-за Дженнифер, – тихо сказал Пол. И после некоторой паузы пояснил: – Видишь ли, он считает, что нам и так уже достаточно досталось. И не хочет, чтобы на нашу долю выпали еще какие-то страдания.

Кевин откашлялся.

– И все-таки, насколько я понимаю, – сказал он, – все, что происходит во Фьонаваре, так или иначе обязательно отражается и на нашем мире, а также – на других мирах, где бы они ни находились. Разве я не прав?

– Прав, – спокойно подтвердила Ким. – Совершенно прав. Может быть, не сразу, но если Ракот обретет власть над Фьонаваром, то ему удастся захватить господство и над всеми прочими мирами. Ведь Гобелен-то один.

– Но даже и в этом случае, – вмешался Пол, – мы за себя должны все решать сами. Лорен у нас помощи никогда не попросит. Так что если мы четверо захотим туда вернуться, то сами и должны изыскать способ для этого.

– Четверо? – переспросил Кевин. Господи, до чего же мы все-таки беспомощны! Он посмотрел на Ким. В глазах у нее стояли слезы.

– Я не знаю, – прошептала она, глядя на него. – Я просто не знаю, что делать. Она никого из вас даже видеть не хочет! Она и из дома-то никогда не выходит! Со мной она разговаривает о работе, о погоде, о каких-то пустяках, и она, она…

– Она по-прежнему хочет его оставить, – решительно закончил Пол Шафер.

Кимберли в отчаянии кивнула.

Золотая… она ведь была совсем золотая, подумал вдруг Кевин, словно выныривая из глубин непереносимого горя.

– Ладно, – сказал Пол. – Теперь моя очередь.

Его очередь, Стрелы Бога.

В двери был глазок, так что она всегда могла посмотреть, кто к ней стучится. Большую часть времени она проводила дома, разве что днем выходила прогуляться в парке. В дверь часто и звонили, и стучались: рассыльный из магазина, газовщик, почтальон с заказными письмами… Некоторое время, поначалу, приносили никому не нужные цветы. Она вообще-то думала, что Кевин умнее. И ей было все равно, справедлива она по отношению к нему или нет. Она из-за этого даже как-то поссорилась с Ким, когда та однажды вечером, придя домой, обнаружила в помойном ведре присланные Кевином розы.

– Неужели тебе даже в голову не приходит, что и ему сейчас несладко? Неужели тебе все равно? – кричала тогда Ким.

Ответ был один: да, мне все это совершенно безразлично.

Как, откуда теперь могли у нее взяться такие простые человеческие чувства, как забота о ком-то? Бесчисленные, не имеющие над собой мостов пропасти отделяли ее теперешнюю от них четверых, да и вообще от всего на свете. И все для нее по-прежнему было окутано мерзким смрадом того чудовищного лебедя, хищной Авайи. Она и свой родной мир видела как бы сквозь неясный зеленоватый полусвет Старкаша. И постоянно слышала – тоже словно сквозь какую-то пелену – голос Ракота, видела его глаза, чувствовала его бескрайнее могущество; он словно выжег ее изнутри, и душа ее, некогда бывшая такой целостной, такой прекрасной, полной любви, сгорела, превратилась в пепел.

Она знала, что разум ей удалось сохранить, только не понимала, как и почему.

И только одно обстоятельство тянуло ее за собой в будущее. Недоброе – да и как теперь что-то в ее жизни могло быть добрым? – но такова была реальная действительность. И это было нечто настоящее, хотя и случайное, и принадлежало ей одной. И никаких доводов против она бы не потерпела.