Сомбой осмотрел мебель и кровати, перевернул тюфяки, подошел к окну: наружные решетки были целы.

«Никаких следов побега, — думал он. — Неужели Иван и Павел предали? Но они не знали секрета дверей… Да и зачем им снова запирать дверь?»

Он осмотрел стены комнаты.

«Уж не князь ли?» — мелькнула тревожная мысль.

Он быстро взбежал на второй этаж, где четыре двери выходили на площадку.

— О, — пробормотал Сомбой, останавливаясь, — кровь!

В самом деле по дубовому полу медленно струился ручеек крови из-под второй двери. Сомбой поспешно отворил ее. На полу лежали два трупа, оба с перерезанным горлом.

— Кто их прикончил?

— Я! — раздался голос.

Сомбой обернулся и отскочил назад, как тигр.

Перед ним стоял высокий человек с черными длинными волосами, лицо его скрывали густые усы и борода. Он был вооружен пистолетами, кинжалом и короткой шпагой. Безмолвные, неподвижные, со сверкающими глазами противники стояли друг перед другом.

— Ты? — хрипло проговорил Сомбой.

— Да, я! Разве ты не знаешь, кто я? Я тот, чью мать ты убил самым низким образом, а отца убил еще подлее! Я был Жильбером, сыном Урсулы и Рено, а ты был бароном Монжуа! Но я теперь Петушиный Рыцарь, а ты Сомбой. Ты явился сюда за несчастными жертвами, а нашел мстителя. Я однажды уже убил тебя, но ты ожил неизвестным мне образом. Теперь я убью тебя во второй раз и сам похороню!

Рыцарь, гордо скрестив руки на груди, бесстрастно ждал. Монжуа медленно поднес правую руку к поясу, за которым было заткнуто оружие, потом с глухим рычанием схватил пистолет, поднял руку и спустил курок. Раздался выстрел. Громкий хохот был ему ответом.

— Дурак! — сказал Рыцарь, молниеносно метнувшийся в сторону. — Неужели ты думаешь, что Рыцаря можно подстрелить, как зайца?

Монжуа поднес руку к поясу, Петушиный Рыцарь бросился на барона, и они схватились. Жилы на шее их налились кровью, на лбу выступил пот. Борьба шла на равных с полминуты. Вдруг лицо Рыцаря, до сих пор бледное, вспыхнуло, глаза налились кровью, и Монжуа упал на пол. Рыцарь стиснул его своими железными пальцами. Монжуа ревел, это был уже не человек, а бешеный зверь. Три раза пробовал он укусить своего противника, но Рыцарь успел правой рукой сдержать обе руки Монжуа, а левой выхватил из-за его пояса все оружие и выбросил из комнаты. Прошло несколько секунд, вдруг мститель перестал держать своего врага и схватил в каждую руку по пистолету.

— Одно движение, один взгляд, — сказал он, — и ты умрешь!

Барон не шевелился.

— Встань! — приказал Рыцарь.

Монжуа с дрожащими руками, с кровавой пеной у рта озирался вокруг, как будто надеялся найти какой-нибудь новый способ нападения или обороны. Медленно приподнявшись, он поднял голову. По рукам и плечам его текла кровь. Железные пальцы Петушиного Рыцаря сжимали его так сильно, что и сукно, и кожа на теле лопнули. Рыцарь не упускал из виду ни одного движения своего противника.

— Нам здесь неудобно разговаривать, спустимся вниз, — сказал он.

Барон сделал движение.

— Подожди! — приказал Рыцарь, подняв пистолет. Монжуа остановился.

— Ты пойдешь впереди меня медленно. Я буду держать приставленным к твоей голове дуло пистолета. Малейший неверный шаг — и ты будешь мертв!

Барон пожал плечами.

— Умереть теперь или через десять минут — какая разница?

— Это все-таки десять минут жизни, а почем знать, что может случиться за десять минут?

— Пусть будет так! Идти? — спросил барон, по-видимому обретя свое обычное хладнокровие.

— Иди.

Он прошел мимо Рыцаря. Тот следовал за ним с поднятым пистолетом. Барон понимал, что ему больше нечего терять, и шел медленно и твердо, скрестив руки на груди. Спустившись с лестницы в переднюю, он остановился и спросил со странной самоуверенностью:

— В которую комнату? Направо? Налево?

— Куда хочешь, — ответил Рыцарь.

Правая дверь была открыта, барон переступил порог ее в сопровождении Рыцаря.

— Садись на этот стул! — приказал Рыцарь.

Монжуа взял стул и сел, Рыцарь сел на другой, напротив. Он долго смотрел на барона, прямо в лицо, как бы стараясь прочесть что-то в его душе. Барон выдержал этот взгляд с гордой самоуверенностью. Вдали все еще слышалась пушечная пальба. Битва продолжалась с той же силой.

— Ну, мой любезнейший враг, — холодно начал Рыцарь, — не будем терять времени. Я сказал тебе мое имя, этого должно быть для тебя достаточно.

— Я тебя узнал, — отвечал Монжуа.

— Конечно, ты частенько видел меня в этом, костюме.

— И в других также.

— Не был ли ты однажды вечером у Нового моста возле «Самаритянки»?

— В тот вечер, когда ты, прогуливаясь, поверял самому себе свои секреты? Ты говорил патетическим голосом: «Мать моя была убита, невеста моя была ранена, только моя сестра пощажена!» — и тебе ответил голос: «Пощады не жди!» Этот голос принадлежал мне.

Говоря это, Монжуа выпрямился, скрестил ноги и принял насмешливый вид, составлявший контраст с бесстрастным видом Рыцаря. Слушая барона, Рыцарь не сделал ни малейшего движения.

— Это был ты, — сказал он, — получается, ты солгал и мне, и себе.

— Почему же?

— Нисетта и Сабина спасены. Те, кого ты надеялся найти здесь в своей власти, теперь в безопасном месте, а ты сам в моих руках!

— Это значит, что я умру?

— Да.

— Если я должен умереть, зачем же ты откладываешь мою смерть?

— Я должен тебя допросить.

— Ба! — воскликнул Монжуа, притворяясь удивленным. — Я думал, что ты умнее, Жильбер. Буду я отвечать или нет, я все-таки должен умереть — не так ли? Зачем же мне говорить?

— Умереть можно по-разному, — ответил Рыцарь со зловещей улыбкой. — Смерть немедленная и смерть под пыткой — вещи разные.

Монжуа пожал плечами.

— Под пыткой, — повторил он. — Пытка может испугать тех, кто боится ожогов, ран и воды. Это страдание нескольких часов, и больше ничего. Неужели ты думаешь испугать меня этим, Жильбер?

— Ты не понимаешь, — возразил Рыцарь. — Когда я говорю тебе о смерти под пыткой, я не имею в виду пыток, употребляемых в Шатле, которые могут испугать только дураков и трусов. Я говорю тебе о нравственной пытке, я говорю тебе о беспрерывных страданиях, не ограничивающихся только телом, а о тех, которые понемногу грызут душу и сердце, о тех ужасных муках, которые заставляют желать смерти, а смерть не приходит! Знаешь ли ты, какую клятву я дал?

Барон отрицательно покачал головой.

— Я тебе скажу, — сказал Рыцарь, — а потом буду тебя допрашивать.