Сэр Кларенс был самим воплощением учтивости и светских манер. Но при этом, как и подобает истинному гвардейцу, он стоял насмерть, заставляя неприятеля дорого платить за каждый отвоеванный у него дюйм. Затем, улучив подходящий момент, он переходил в решительное контрнаступление.

Шаса с отсутствующим видом сидел на дальнем конце стола, возложив отстаивание семейных интересов на Гарри. Однако, когда он все же подавал голос, его реплики были неизменно точны и уместны и частенько помогали преодолеть, казалось бы, неразрешимые противоречия и прийти к взаимоприемлемому компромиссу.

Обсуждаемые суммы поражали своими астрономическими размерами. Ведя протокол совещания, Изабелла между делом развлекалась тем, что подсчитывала, сколько будет два с половиной процента от трех миллиардов долларов. Как раз на столько тянула доля «Кортни Энтерпрайзиз» всего за предстоящие двенадцать месяцев, причем это был чистый доход, без каких-либо дополнительных капиталовложений с их стороны. Взглянув на итоговую цифру, она прониклась еще большим уважением к брату.

В полдень высокие договаривающиеся стороны прервались на изысканный ланч. В вертолете «Алуэт», доставившем сэра Кларенса, обнаружился большой кусок отборного родезийского говяжьего филея. Шон и его шеф-повар все утро трудились, не покладая рук, и в результате сотворили подлинное чудо кулинарного искусства с золотисто-коричневатой корочкой, целиком зажаренное на углях. Пока Шон разрезал его на толстые розовые ломти, они утоляли жажду бокалом «Дом Периньона» и смотрели, как сок фонтанами брызжет из-под его ножа.

За трапезой сэр Кларенс проявил не меньше умения и изобретательности, чем за столом переговоров, пытаясь отделить Изабеллу от стада и поставить на ней свое личное клеймо.

Изабелла была весьма польщена его вниманием и испытала при этом немалое искушение. Что и говорить, экземпляр был выдающийся, настоящий вожак, первый самец в стаде. Физическая мощь вообще действует на женщин лучше любого стимулятора. К тому же у него были густые вьющиеся волосы, чуть тронутые на висках благородной сединой. Его глаза ей тоже нравились. Он был таким высоким, а его остроумие таким изысканным.

Она обнаружила, что невольно улыбается его остротам; в какой-то момент ее взгляд упал на его ноги. Они были обуты в блестящие кожаные сапоги ручной работы, как минимум сорок пятого размера; она вновь задумчиво улыбнулась. Возможно, это и чистый бред, но все равно мысль была крайне заманчива.

В ушах ее явственно прозвучал давний нянин упрек: «У Кортни всегда была горячая кровь. Так что будьте осторожны, мисс, и не забывайте, что вы леди».

Ей было известно, что он женат, но она так давно не прижималась к сильному мужскому телу, а он такой большой, такой могучий. Возможно, если сэр Кларенс выдержит свою линию, проявит достаточно упорства и высшего класса ухаживания — тогда, может быть, у него и появится какой-то шанс.

После ланча они вновь приступили к переговорам. Изабелле показалось, что «Дом Периньон» не только не затуманил им мозги, но даже повысил их мыслительную активность.

Наконец, в четыре Гарри взглянул на часы.

— Если мы не хотим пропустить вечерний прилет, то я предложил бы прерваться до завтрашнего утра.

Вся компания на двух грузовиках отправилась к прудам, чтобы поохотиться на голубей, каждый вечер слетавшихся сюда.

Сэр Кларенс незаметно для окружающих устроил так, чтобы Изабелла оказалась рядом с ним на сиденье в переднем грузовике. Однако в последний момент, когда они вот-вот должны были тронуться, она выпрыгнула из машины, подбежала ко второму грузовику и уселась рядом с Гарри. Она не хотела, чтобы сэр К. счел ее легкой добычей. Вдобавок она чувствовала, что процесс охоты доставляет ему не меньшее удовольствие, чем ее успешное завершение. Что касается Гарри, то он пребывал в крайне приподнятом настроении. Держась одной рукой за руль, другой он обнял ее за плечи и крепко притиснул ее к себе.

— Эх, до чего же мне все это нравится, — захлебывался он. — Я просто обожаю Гарольда Вильсона, Джеймса Каллагена и всех этих сопливых святош в Генеральной Ассамблее ООН. Я обожаю быть нарушителем санкций. Это так интересно и романтично. Я чувствую себя вылитым Аль Капоне или капитаном Бладом. Йо-хо-хо, и бутылка рому. Это разжигает во мне чувство патриотизма, я могу делать эффектные политические заявления, одновременно прикарманивая семьдесят пять миллионов фунтов наличными, о которых не узнает ни один налоговый инспектор. Это просто замечательно. Обожаю санкции и запреты.

— Ты неисправим. — Она весело рассмеялась. — Неужели твоя страсть к обогащению не имеет хоть какого-то разумного предела?

При этих словах он нахмурился и убрал руку с ее плеча.

— Ты что, на самом деле думаешь, что я такой жадный? — спросил он. — Вовсе нет, Белла. Дело в том, что я игрок и принимаю участие в самой грандиозной из всех игр. Денежный приз меня мало волнует, я играю ради самого ощущения победы. В жизни у меня было слишком много неудач. Теперь я просто обязан выигрывать.

— И это все? — Теперь она тоже стала серьезной. — Значит, ты играешь судьбами и благополучием миллионов простых людей только ради собственного самоутверждения?

— Когда выигрываю я, выигрывают и эти твои простые люди. Те, кто вводят санкции, обрекают на голод и нищету миллионы ни в чем не повинных людей, чтобы навязать им свои политические взгляды. По-моему, это форменное преступление против человечности. Так что, расстраивая их планы, я выступаю защитником простых людей.

— Гарри, только не надо демагогии. Не изображай из себя рыцаря без страха и упрека — пожалуйста, не надо!

— А я и есть рыцарь без страха и упрека, — возразил он. — Я один из благородных рыцарей капитализма. Неужели ты этого не понимаешь? Единственный выход из нашего южноафриканского тупика заключается в просвещении людей, особенно черных, и приумножении национального богатства. Мы должны стремиться к обществу, основанному не на классовых, кастовых, расовых или мировоззренческих различиях, а на личных достоинствах каждого. К обществу, где каждый сможет полностью реализовать свои способности и получить от жизни то, что он заслужил, — это и есть капитализм.

— Гарри, я впервые слышу от тебя такие вещи. Ты рассуждаешь, как либерал.

— Не как либерал, а как капиталист. Апартеид — это примитивная феодальная система. И я, будучи капиталистом, испытываю к ней не меньшее, если не большее отвращение, чем все эти любители санкций. В свое время капитализм уничтожил дряхлый феодализм средневековой Европы. Капитализм просто не может сосуществовать с системой, при которой власть и привилегии передаются по наследству избранным меньшинством, которая подавляет главные принципы свободного рынка — свободу труда и предпринимательства. Если капитализму не мешать, он быстро прикончит апартеид. А санкции лишь подрывают этот естественный процесс, ставят ему палки в колеса. Их сторонники, действуя из лучших побуждений, объективно укрепляют апартеид и, сами того не замечая, играют на руку его самым ярым адептам. Она пораженно уставилась на него.