— Марс, Марс, отведи от нас порчу и болезни, призови всех духов урожая — всех, одного за другим! Помоги нам, Марс!

Завершались празднества торжественным ходом вдоль близлежащих полей и нив. Император в белоснежной тоге вышагивал как почетный жрец вместе с остальными, и его голову также украшали венок из колосьев и белая повязка.

Но мысли его пребывали не здесь, а в Риме, где трясся от страха сенат. Как он ни жаждал стоять триумфатором, так же как отец, на украшенной квадриге, а впереди сенаторы в праздничных тогах с пурпурными полосами, а еще жрецы, чиновники, военные, служители храмов с жертвенными животными — как он ни жаждал предложить вниманию толпы этот спектакль, но желание лишить такой возможности сенат не покидало его. Пожалуй, самой яркой чертой его натуры была страсть к общественным выступлениям, и он наслаждался картиной триумфального шествия, созданной в воображении. Вот он, одетый в пурпурную тогу, в руках скипетр с римским орлом, въезжает через триумфальные ворота цирка Фламания, чтобы оттуда проследовать через праздничные ворота к цирку Максимус и дальше по Сакральной улице к Капитолию, совершая жертвы богам, слушая восторженные крики народа. Но это значило уступить сенаторам, ведь и им представилась бы возможность насладиться триумфом. Нет! Калигула решил отказаться от сей почести и ограничиться овацией, что в народе называлось «малым триумфом».

Овация была назначена на 31 августа, день его рождения. Денег, конечно, на нее не пожалели — надо было настроить императора на милостивый лад. Некоторые германцы должны были выступить в роли пленников, Калигула даже привез с собой несколько галльских князей, намереваясь выдать их за «королей варваров». Им пришлось месяцами отращивать волосы, чтобы выглядеть по-настоящему дикими. В Риме никто не должен был заметить подлога. Галеру с тремя рядами весел, на которой он совершил короткую прогулку по Атлантике, разобрали на части, переправили через Альпы и теперь представляли ее как «военный корабль» императора.

Сенаторы глубоко вздохнули, поскольку Калигула их не совсем игнорировал. Собственно, овация в конце августа отличалась от большого триумфального шествия только тем, что император был облачен в претексту[10], а голову его украшал миртовый венок.

Когда процессия остановилась у базилики Юлии, Калигула осыпал собравшуюся толпу свежеотчеканенными денариями и сестерциями с его изображением. Плебеи с такой жадностью на них набросились, что многие старики и инвалиды оказались задавленными насмерть. На телегах, запряженных мулами, везли корзины с ракушками — доказательство «победы над Нептуном» и свидетельство пребывания императора в Галльском проливе.

Плебеи, в основном те, кому достались монеты, орали до хрипоты, выражая восторг. К тому же император возвестил о проведении в следующие дни бесплатных игр. Снова раздались радостные возгласы, но скоро Калигула показал свое истинное лицо.

На игры в цирке Максимус собрались и те, кто страдал от нововведенных налогов: грузчики, проститутки, мелкие ремесленники, перевозчики и уборщики улиц. Им представилась редкая возможность видеть императора — пусть и издалека, и они дали выход своему недовольству, громко выкрикивая:

— Никто не понимает новых законов!

— Твои налоги давят нас!

— Бери деньги у богатых, а не у нас!

Калигула некоторое время слушал выкрики, а потом послал преторианцев восстанавливать порядок. Но чернь разбушевалась и, по всей видимости, не собиралась успокаиваться. Император отдал короткий приказ и удалился. С обнаженными мечами преторианцы бросились на недовольных, устроив кровавое побоище, которое унесло жизни более сорока человек. Сотню остальных схватили и превратили из ремесленников, поденщиков и хозяев дешевых трапезных в гладиаторов. Лишь немногим из них суждено было пережить следующие дни, но потом уже никто не осмеливался на подобные выступления.

Следующее распоряжение еще больше отравило воздух в Риме. Рабы, которые раньше не имели права даже свидетельствовать в суде, теперь могли доносить на своих хозяев по поводу утаивания доходов и нарушений налоговых выплат. За это они получали свободу и восьмую часть конфискованного имущества. Соблазн был велик, и многие рабы получили возможность отомстить господам.

Сразу после прибытия в Рим императора Сабин приступил к службе во дворце. Уже спустя несколько дней префект Аррецин Клеменс приказал всем трибунам собраться.

Со времен Тиберия преторианская гвардия состояла из десяти когорт по тысяче человек и десяти отрядов всадников общей численностью триста человек, каждую из которых также возглавлял трибун. Вся гвардия подчинялась двум префектам, но только один из них, Клеменс, действительно выполнял функции начальника, другой же — пожилой, заслуженный человек — просто носил высокий титул.

Кто-то из трибунов всегда отсутствовал, и поэтому сейчас перед Клеменсом стояли навытяжку только девять из них. Префект едва ли походил на военного человека, но был тщеславен и проницателен.

— Господа, к сожалению, я собрал вас по неприятному поводу. Речь идет о сестрах императора и их охране на Понтийских островах. Назначенный самим императором командующий караульного отделения на Понтии центурион Авл Приск позволил подкупить себя Юлии Ливилле, передавал ее письма и сообщения, чем, я произношу это с огромным сожалением, опозорил преторианскую гвардию. Его изобличили, он во всем признался, и император желает, чтобы мы, его товарищи, вынесли ему приговор. Вы знаете, как доверяет нам император и что он всегда вознаграждает нашу верность привилегиями и подарками. Приск не только совершил государственную измену, но и обманул доверие императора, чем запятнал честь всей гвардии. За это может быть только одно наказание: позорная смерть! Я предлагаю государственного изменника Приска привязать к столбу и бичевать, пока не умрет. Кто согласен, поднимите руки.

— Разреши мне вопрос, префект, — взял слово Сабин. — Был ли случай тщательно расследован? Приск признался добровольно?

Клеменс недовольно сморщил лоб.

— О, наш новенький сомневается в правомерности процесса. Но позволь указать тебе, что ни один преторианец или даже простой легионер не может предстать перед военным судом без тщательного дознания и выяснения всех обстоятельств дела. Доволен?

Сабин кивнул, и Клеменс повторил свое требование. Все девять рук поднялись.

— Другого я не ожидал и сразу же доложу императору о нашем приговоре. А теперь к другому вопросу: император поручил мне найти подходящего человека на место Приска. Ситуация вам понятна. Служба на Понтии сравнима с отбыванием ссылки и не приносит чести. Поэтому я прошу предложить центуриона, которого неплохо было бы проучить, но в остальном верного и надежного. Через год его отпустят.

Сабин поднял руку. На лице префекта появилась вымученная улыбка.