Суд продолжается, продолжается, и, кажется, нет ему конца…

Но вот на суде — веселая минута.

Допрашивали Горяева, и старенький адвокат Кичигина, поскольку сей подсудимый был не его подзащитный, откровенно спал, опершись щекой на руку, искусно делая вид, будто он сосредоточенно вслушивается в ход процесса. Суд начал устанавливать, кто вовлек Горяева в преступную деятельность. Тот рассказал, как однажды Кичигин сделал ему подарок в виде комплекта резины для его «Волги», и оказалось, что этот факт в обвинительном заключении отсутствует. Судья решил занести его в протокол. Кичигин запротестовал и заявил, что ничего подобного в действительности не было. Горяев начал его стыдить. И тогда Кичигин воззвал к своему адвокату. Воззвал раз — тот продолжал сосредоточенно вслушиваться в ход суда. Воззвал два — адвокат вскочил как по тревоге и крикнул надтреснуто: «Я заявляю протест!» Грохнул смех. Смеялись все, даже подсудимые… То ли этот смех сбил Горяева с толку, но на повторный вопрос судьи, с чего началась его преступная деятельность, он вдруг начал рассказывать о своем пребывании на Рижском взморье, о знакомстве там с Сандаловым. Судья спросил:

— Выходит, вы считаете, что вас в преступную группу вовлек Сандалов?

Горяев молчал. С ним происходило нечто странное — умом он отлично понимал, что его судят за преступления, которые были им совершены, и что у всего этого было начало, но где оно было? Горяев понял, что им интересуется прокурор, несколько ее вопросов к нему были попыткой публично приоткрыть его нравственную физиономию, но он чувствовал эту опасность, ограничивался междометиями, ссылался на непонимание вопроса и молчал. Однако перед прокурором уже давно лежал листок, на котором сверху было написано «Горяев», а ниже: «Советский мещанин. Бездуховность. Жизнь только для себя. Ему хотелось одного — удобно жить, а все остальное для него не стоило ничего…» Об этом она ярко и беспощадно скажет в обвинительной речи.

Но вот допрос подсудимых и свидетелей окончен. Начинаются прения сторон. Это новое испытание для тех, которые в загородке и охраняются конвоем.

Слово получает прокурор. Эта худенькая молодая женщина с седеющими волосами произносит обвинительную речь, которая длится весь день с двумя перерывами. Говорит она негромко, ровным голосом, только изредка чуть его повышая, делая иногда паузы, когда ищет что-то в своих бумагах. Она дает характеристики всем подсудимым по очереди, и каждый, за кого она берется, хочет сжаться в комок, спрятаться не только от ее широко открытых черных глаз, но даже от ее голоса, хотя она не произносит никаких унижающих слов и вся сила ее речи в точном выяснении вины каждого перед судом, государством и народом. Эту речь она готовила целую неделю, продолжая одновременно участвовать в процессе. Видно, что она устала. Особенно к концу речи — высказывая свои предложения о наказании каждому подсудимому, она вдруг заговорила быстро и вроде бы небрежно, словно вопрос о конкретной мере наказания ее уже не интересовал. Главное, что совершился суд…

Конечно же каждый подсудимый с нетерпением ожидал выступления своего защитника, надеясь, что тот найдет какие-то слова, которые сам он найти не смог, чтобы раскрыть в нем не только плохое, но и хорошее, тем более что каждый в ходе процесса убедился, что самому говорить о себе хорошее, стоя в этой проклятой загородке, необычайно трудно. И у каждого теплится в душе надежда, что его адвокат найдет в его судьбе что-то такое, что ему самому даже не приходило в голову, и это вдруг покажет его суду в совсем ином свете. В последние минуты каждый торопливо подсказывал своему защитнику кто про военные заслуги, кто о своей болезни.

В подавляющем большинстве случаев их ждет разочарование. Разве только иные обманываются красноречием защитника, его темпераментом, не замечая в этом некоторой театральности и не понимая, что сила, защиты не в этом, а в умной железной опоре на статьи Уголовного кодекса, в обоснованном ходом суда предложении применить к данному подсудимому или не ту статью, или срок не самый высший, а то и оправдать. И вот тут-то и блеснул, тряхнув стариной, старенький адвокат Кичигина. Он произносил свою речь внешне совершенно неэффектно, уткнувшись близорукими глазами в бумажку, но в его речи было немало толковых рассуждений о том или ином моменте преступной деятельности подзащитного и по поводу правомерности применения к нему той или иной статьи Уголовного кодекса. Впрочем, это мало поможет Кичигину, и он получит все в той мере, как просила прокурор. Но вот какое еще открытие сделали все подсудимые — оказывается, речи защитников так же тяжело слушать, как и речь обвинителя. Более того, чем больше адвокат уделял времени перечислению положительного в жизни подзащитного, тем ему невыносимее становилось это слушать, видя иронические улыбки даже на лицах тех, кто сидел рядом с ним на скамье подсудимых.

В общем, страшное и тяжелое это занятие — быть подсудимым.

Суд подходил к концу. Подсудимые произносят свои последние слова. Большинство избегают вдаваться в подробности своей жизни или совершенного ими преступления и скороговорочно просят суд о снисхождении при выборе наказания. Редко кто прибавит, почему он об этом просит, один напомнит о большой своей семье, другой о своем возрасте или болезни. Ростовцев, разочарованный речью своего адвоката, решил поправить дело в своем последнем слове и стал подробно рассказывать полузабытую им самим свою честную жизнь. Это выглядело смешно…

Но вот судоговорение окончено, и теперь ничего к нему ни прибавить, ни убавить. Суд удаляется в совещательную комнату вырабатывать, или, как принято говорить, выносить, приговор.

В таком длительном и сложном процессе чтение приговора — еще одно тяжелое испытание для подсудимых. Сейчас каждый узнает главное — длительность предстоящей ему неволи. А судья неторопливо, размеренным голосом, хотя и в сжатой форме, снова излагает суть преступления, потом преступные действия каждого, квалифицируя их по соответствующим статьям и пунктам Уголовного кодекса, и, наконец, воздает каждому по его заслугам. Свершается правосудие. Неотвратимое возмездие обрушивается на преступников. А все удивительно обыденно — не слышно ни трубного гласа, ни барабанной дроби. Подсудимые напряженно вслушиваются в глуховатый голос судьи Броневого, боясь что-нибудь упустить, а это может случиться каждую минуту — сквозь открытую форточку в зал врывается шум улицы. Кроме того, в приговоре множество цифр — то это размер взятки,