Но Катарина Даэлис-Индабиран любила жизнь, и никогда не жалела об этом.

Было несколько причин, помимо заурядного страха смерти, не давших ей в те дни выполнить своё обещание. То, как говорил с ней лорд Топпер в ту ужасную ночь. То, что он оказал последние почести телу её отца. А ещё — Никлас Индабиран. Он не принимал участия в битве за Даэлис, и не он убил отца Катарины — это сделал один из воинов лорда Топпера, которого потом, по её просьбе, перевели в пограничный форпост. То, что такая просьба — опрометчивая, как она понимала, и всё равно не могла не попросить, — была выполнена, оказалось для Катарины полной неожиданностью. Неожиданностью стал и Никлас, неуклюжий, неловкий, грубоватый и очень смущённый их знакомством. Неожиданностью стала его неумелая бережность в их брачную ночь — и его признание, что раньше у него никогда не было женщины. Она до сих пор помнила своё изумление: этот могучий, вспыльчивый человек двадцати трёх лет от роду оказался очень робок в обращении с женщинами. Она ведь сама видела, как он хлестал плетью провинившуюся служанку. Но путь от насилия к нежности был ему неведом — и Катарина обнаружила, что ему очень просто показать этот путь. Он хотел учиться и принял её понимание с благодарностью. Иногда он был груб с ней, мог ударить, несколько раз выпорол — когда она заговаривала о своём отце и о преступлении, совершённом против Даэлисов Топпером Индабираном. Ей было всего шестнадцать лет, и тогда она отказывалась признать, что не было преступления. Была война, а на войне всегда кто-то умирает.

Настоящее преступление Индабираны совершили позже, и жертвой его стала не Катарина. Но именно тогда она всерьёз задумалась, имеет ли право любить людей, которые совершают такое, и простят ли ей боги эту любовь. Боги, да… дело было ещё и в богах.

Индабираны поклонялись Дирху-Меченосцу, сыну Молога, и, надо заметить, не отличались особой набожностью. В замке Индабиран даже не было собственного святилища Дирха, хотя раз в несколько лет глава клана совершал паломничество в Уивиелл, где находится главный храм бога-Меченосца. Клан Даэлис поклонялся Яноне, и поклонялся истово — Катарина не могла представить ночи, которой не предваряла бы униженная молитва, и новогоднего праздника, не сопровождаемого жертвоприношением. Семья её мужа с уважением отнеслась к вере и традициям её рода. Уничтожив клан Даэлис, они позволили Катарине сохранить память о нём — сохранить и передать детям, родившимся от Индабирана. Оба её сына были освящены по двум обрядам: по обряду Дирха и обряду Яноны. А младший — ещё и по обряду Гвидре, хотя Никлас считал это излишеством и ворчал, называя бабьей придурью, но то был редкий случай, когда Катарина позволила себе быть непреклонной.

Вверить душу своего сына богу клана, подло уничтоженного кланом её мужа — в этом она видела один из путей искупления греха, совершённого Индабиранами.

Когда люди лорда Топпера тайно проникли в замок Эвентри и вырезали почти всех, кто в нём находился, Никлас торжествовал, как и отец, и с восторгом отнёсся к перспективе стать новым хозяином замка Эвентри. Замок Даэлис такая участь не постигла; Катарине следовало радоваться, но она знала, что по сравнению с Эвентри Даэлис были лишь мелкой сошкой. То, что сделал её муж, было ужасно. Ужасные деяния караются богами — так учили Катарину. Янона неистова, она любит карать, только и ищет повод для этого. Боги не несправедливы, просто люди дают причину для кары слишком часто.

Катарина не хотела ехать в Эвентри. Она, говоря по правде, сомневалась, что вообще туда попадёт. У убитого лорда Эвентри осталось две дочери, одной из них исполнилось пятнадцать — всего на год меньше, чем было Катарине, когда её насильно выдали замуж за Никласа Индабирана. А фьев Эвентри был куда соблазнительней, чем клочок бесплодной северной земли клана Даэлис. Катарина знала, что это означает. Она недавно разрешилась от бремени и, сидя в своих покоях с ребёнком на руках, думала о том, убьёт ли её Никлас сам или поручит это кому-нибудь постороннему. Она не знала, какая участь была бы легче для неё. И отчаянно пыталась пожалеть о том, что не убила себя два года назад, как обещала отцу. Пыталась и не могла. Она ни о чём не жалела.

Ночью она сказала Никласу. Она хотела, чтобы он знал об этом — знал, что она ни в чём его не винит. Он слушал, выпучив на неё покрасневшие глаза; он был пьян в ту ночь, и Катарина не исключала, что он напился для храбрости, дабы его рука не дрогнула, когда он возьмёт нож и перережет ей горло. Когда она закончила, он долго молчал. А потом сказал: «Дура. Дирх и Молог всемогущий, какая же ты дура, Ката!» Он в первый раз назвал её так. В ту самую ночь, когда она поняла, что любит его — вот такого, неуклюжего, грубого, иногда жестокого, вероломного и недалёкого, любит за то, что никто, кроме неё, не может рассказать ему о том светлом и добром, что может случиться между двумя людьми, если только оба они захотят. Он узнал об этом от неё. Он никогда бы её не променял ни на кого и ни на что, даже на замок Эвентри.

Но это и не понадобилось. Они просто переехали туда, сменив замку имя, а челяди — господина. Девочки Эвентри стали жёнами других септ клана Фосиган, и ни одна из них не получила замок в приданое — формально потому, что считалось, будто некоторые сыновья Эвентри ещё живы. Никлас говорил, что любой из них может прийти и попытаться вышибить его из этого замка — пусть приходят! Это было низостью, ведь сыновья Эвентри были ещё мальчиками, детьми — самого младшего из них, семилетнего Бертрана, лорд Топпер отправил в далёкий монастырь, навсегда изгнав из мира. Теперь замок Эвентри звался Индабиртейном и принадлежал им.

Катарина всегда знала, что это принесёт им беду.

Приехав, она долго не могла обвыкнуться. Первым делом попросила, чтобы не трогали святилище Гвидре, находившееся в замке. Позже оказалось, что её порыв, вызванный, как сказал Никлас, женскими предрассудками, имел немаловажные политические последствия: бывшие люди Эвентри оценили, что новые хозяева отнеслись с уважением к их традициям и не заставили менять богов. Это их немного успокоило и во многом сгладило возникшую напряжённость. Слух о том, что благодарить за это надо леди Индабиран, быстро разнёсся по округе. Но Катарина не чувствовала себя вправе принимать благодарности. Она сделала это не из милосердия, а из страха перед божьей карой.

Впрочем, как она уже знала, богам всё равно, отчего ты поступаешь так или иначе.

Вскоре после этого появился Олпорт. Приковылял и встал у ворот, мыча и истекая слюной. Его пытались прогнать, но он возвращался; солдаты из суеверия не решались прибить убогого и послали за хозяйкой. Одна из старых служанок, оставшаяся в замке после уничтожения клана Эвентри (таких слуг нашлось мало, но они были, и Катарина всегда прислушивалась к ним), сказала, что этот дурачок много лет жил при замке и как будто приносил клану удачу. Катарина могла бы поспорить с этим, но велела впустить идиота, накормить и найти ему какую-нибудь несложную работу.

Никлас высмеял бы её, если бы узнал, но они считала, что это было одно из испытаний Милосердного Гвидре — ведь известно, что именно он, покровитель странников, направляет дороги смертных. Он послал к ней Олпорта, чтобы испытать её милосердие. Пока Олпорт будет в порядке и достатке, клану Индабиран — её клану — не грозит месть со стороны Гвидре Милосердного.