что Рыков никогда не был инициатором борьбы против партийной власти. К пленуму он подошел в разбитом состоянии.

Февральско-мартовский пленум ЦК ВКП(б) Троцкий, Бухарин, Рыков. Рисунок Межлаука. Приписка Сталина: «Капитализм». 1937 год [РГАСПИ. Ф. 74. Оп. 2. Д 170. Л.77]

В праздничный день, 23 февраля 1937 года, открылся февральско-мартовский Пленум ЦК ВКП(б), на котором Наркомат внутренних дел должен был фундаментально отчитаться о своей работе по делу правой оппозиции.

На этот раз у Рыкова не получилось быстро и до конца победить депрессию, которая лишала его волевой цельности. Наталья Рыкова вспоминала, что в первые дни пленума ее отец часто повторял: «Они меня хотят посадить в каталажку». А потом несколько дней не вставал с дивана и почти не разговаривал с родными, даже не курил (!) и не ел. Иногда изображал возвращение оптимизма, твердил родным, что ему непременно найдут работу, ведь он, как-никак, кандидат в члены ЦК… Но потом — очень скоро — снова его обуревали темные мысли. Еще недавно Рыков осуждал Томского за неверный ход, за «глупое» самоубийство, а теперь и сам подумывал свести счеты с жизнью. От этого шага его удержали жена и дочь. Много лет спустя Наталья Рыкова на прямой вопрос журналиста Константина Смирнова: «Почему он не застрелился?» ответила так: «Не успел. Один револьвер лежал под подушкой, другой — в письменном столе. С сестрой, с Галей, он говорил: „Галька, как ты думаешь, если прыгнуть в окно, то разобьешься?“ Эти разговоры были, но не со мной. Оружие было — его и матери, мать тоже владела прекрасно, не хуже его, между прочим. Второй револьвер исчез»[185].

Наталья Рыкова. 1934–1936 годы [РГАКФД]

От разбитой репутации самоубийство его бы не спасло, а между тем такой финал нехарактерен для Рыкова, для его нрава и политического стиля. Но когда он убедился в том, что все закончилось судом и взаимными обвинениями оппозиционеров, — бросил Бухарину в мимолетном разговоре: «Правильнее всех поступил Томский». Тем временем в газетах уже публиковались письма трудовых коллективов с требованиями суда и даже расправы над «право-троцкистскими убийцами». «Мы просим наше правительство, органы НКВД полностью расследовать преступную деятельность правых — Бухарина, Рыкова и других. Советская земля должна быть очищена от остатков троцкистско-зиновьевской фашистской агентуры. В этой работе каждый из нас, каждый честный труженик Советского Союза примет самое энергичное участие»[186] — это строки из резолюции митинга рабочих ночной смены Московского тормозного завода им. Л. М. Кагановича. Одной из многих подобных — во время «артподготовки» к решающему пленуму.

…Истекли месяцы, которые ЦК дал «правым» и следователям на поиски доказательств. И Николай Ежов, когда председательствовавший Молотов дал ему слово, говорил долго, то и дело прибегая к документам. На этот раз он чувствовал себя куда увереннее, чем три месяца назад, на декабрьском пленуме, когда казалось, что Сталин одергивает своего наркома. К февралю Ежов убедился в том, что его «подопечные» психологически почти раздавлены, а свою доказательную базу считал неотразимой. Он определенно ощущал прилив вдохновения, даже опьянения, и безоглядно преувеличивал, впадая почти в транс самоубеждения.

Обвинения Бухарина давались ему легко — общительный и говорливый Николай Иванович оставил слишком много разных компрометировавших его следов. Построения, направленные против Рыкова, — по мнению того же Ежова — потребовали большего напряжения. Первый чекист страны считал Алексея Ивановича хитрым и изворотливым конспиратором. И все-таки «железный нарком» считал, что он «расколол» этот орешек — о чем и сообщил членам ЦК: «Рыкову была дана очная ставка с людьми, с которыми он сам пожелал иметь очную ставку. Ближайшие работники, в прошлом лично с ним связанные, — Нестеров, Радин, Котов, Шмидт Василий, — все они подтвердили предварительные показания на очной ставке, причем несмотря на строжайшее предупреждение о том, что ежели они будут оговаривать и себя и Рыкова, то будут наказаны, они тем не менее свои предварительные показания подтвердили. Больше того, в этих очных ставках дали целый ряд новых фактов, напоминая Рыкову об отдельных разговорах, об отдельных директивах, которые от него получали, и об отдельных фактах, которые не смог даже отрицать Рыков»[187].

Здесь Ежов не преувеличивал. На очных ставках действительно следственные показания подтверждались, а Рыков выглядел подавленным и даже давал волю нервам. В дальнейших ежовских построениях мы видим больше неаккуратных, рискованных натяжек и допущений: «После поражения правых на ноябрьском Пленуме ЦК в 1929 году центр правых приходит к убеждению, что открытая атака против партии безнадежна и обречена на провал. Продолжая стоять на своих правооппортунистических позициях, центр правых, в целях сохранения своих кадров от окончательного разгрома, встал на путь двурушнической капитуляции. В надежде, что удастся в ближайшее время начать новую атаку против партии, центр обсуждает целый план, всю тактику двурушничества. Здесь учитываются ошибки троцкистов, ошибки зиновьевцев и разрабатывается буквально до деталей план двурушнической подачи заявлений. План этот заключается в следующем: первое — всем причастным к организации правых членам партии, которые не известны еще партийным организациям как активно связанные с правыми, дается директива конспирировать свои связи до поры до времени и никуда не вылезать, никаких заявлений не подавать. Особая тактика вырабатывается для москвичей, в особенности для членов Центрального Комитета от московской организации»[188]. Это, конечно, сплошная риторика — и, чтобы доказать злые намерения правых, Ежову пришлось бы читать в их мыслях…

Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о лишении А. И. Рыкова ордена Красного знамени за предательство и контрреволюционную деятельность. 1 июня 1937 года [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 1151. Л. 8]

Хитрую тактику заговорщиков он объяснял многословно, но не слишком хитроумно — зато с пафосом: «Во время ноябрьского Пленума ЦК в 1929 году заседает центр, и в центре предлагают Угланову, Котову и Куликову на ноябрьском Пленуме ЦК выступить с покаянными речами и подать заявление. Какая цель преследуется? Цель следующая: во что бы то ни стало сохранить московскую группу работников, сохранить Угланова, так как на ближайшее время намечалась, когда оправятся, новая драка, новая атака против ЦК партии. Как известно, Угланов, Котов и Куликов, тогдашние члены Центрального Комитета, выступили с таким заявлением и подали покаянное заявление с отказом от своих правооппортунистических взглядов и о разрыве с оппозицией.

Известно также, товарищи, что Бухарин, Рыков и Томский подали эти заявления значительно позже. Сейчас вот этот факт и Рыков, и Бухарин не прочь изобразить следующим образом: „Что же, де, вы нам приписываете существование какой-то фракции со своей дисциплиной и т. д., а я вот узнал относительно