подачи заявления с капитуляцией, с отказом от правых взглядов только на самом Пленуме ЦК. Даже больше того, я был настолько возмущен, считая это ударом в спину“. На деле этот „удар в спину“ был довольно мягким, потому что он обсуждался заранее, да и никакого удара здесь не было. Весь план строился только с расчетом сохранить во что бы то ни стало верхушку московской организации правых, упрочить их положение с тем, чтобы при первой возможности начать новую атаку против ЦК партии»[189].

Протокол допроса Рыкова с приложением записки Ежова Сталину. 19 июля 1937 года [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 314. Л. 2112–12]

Сильно «помог» Рыкову Нестеров. Нарком не без гордости рассказывал: «Несмотря на всю его (Рыкова — прим. А. З.) конспиративность и осторожность, я хочу привести следующие показания бывшего заведующего секретариатом Рыкова в Совнаркоме Нестерова, человека, лично очень близкого к Рыкову… Рыков обрадовался приходу Нестерова и сказал, что из пред. Совнаркома он попал в почтмейстеры. Вот, говорит, вам и Политбюро, вот, говорит, и линия на сработанность, попал в почтмейстеры. Рисовал он довольно в мрачных красках положение в стране и предложил ему организовать в Свердловске (именно там в то время работал Нестеров — прим. А. З.) группу единомышленников, подобрать боевиков террористов с тем, чтобы при случае послать их в Москву. Нестеров показывает: „Как партия училась организации вооруженных сил в эпоху… (читает). Нам нужно учиться стрелять по-новому“. И далее, Рыков дал прямое указание организовать террористические группы. И далее: „в этой беседе Рыков дал мне прямую директиву…“»[190] Такие показания на ЦК действовали мощно, ведь они касались последних лет, когда Алексей Иванович публично отказался от «уклонистских» позиций. Ежов доказывал двурушничество Рыкова, показывал его «двойную игру» — и, по нравам того времени, убедительно. Недавний нарком оказался руководителем террористической организации — по показаниям ближайшего соратника: «Несколько фактов, показывающих, что речь идет не только о разговорах по вопросам террора, речь идет о практической деятельности. Из фактов этого порядка я привожу следующие. В 1931 году по директиве Рыкова Нестеров сорганизовал в Свердловске террористическую группу в составе: Нестеров, Карболит (Андрей Иванович Кармалитов, профессор Уральского коммунистического университета. — А. З.), Александров. Нестеров, Карболит, Александров — все признали свое участие в террористической организации, все показали, что они дали свое согласие вступить в террористическую организацию, все признали, что по первому вызову они обязались прибыть в любое место Советского Союза для того, чтобы пожертвовать своей жизнью в пользу своей правой организации».

Межлаук иронизировал над рыковской трактовкой показаний Радина [РГАСПИ. Ф. 74. Оп. 2. Д. 170. Л. 122]

Несколько иной — чуть менее зловещий — образ Рыкова возникал из очных ставок с Радиным и показаний последнего. Ежов интерпретировал этот сюжет так: «Кстати сказать, он сам лично просил об очных ставках с определенными лицами. Радина он характеризовал мне предварительно как человека чрезвычайно умного, спокойного и талантливого и просил раньше устроить очную ставку с ним. Когда устроили очную ставку с ним, после этого или предварительно он заявил, что действительно в 1932 году Радин приходил к нему на квартиру, и у Радина были такие настроения антипартийные, антисоветские. Он требовал от Рыкова, якобы: „Что же вы тут в центре сидите, ничего не делаете. Давайте вести борьбу, активизироваться и т. д.“. Словом, нажимал на Рыкова Радин. Вообще Рыков жаловался, что Радин провоцировал его на такие резкие выступления. Но я, говорит, его отругал, выругал, выгнал и т. д. В частности, когда Радин хотел уходить из партии, его обругал. Словом, Рыков хочет изобразить дело так, что не он влиял на Радина, а Радин влиял на Рыкова. Но при этом он ограничивался такими отеческими внушениями. А сказал ли он партии об этом? Не сказал. В этом, говорит, моя ошибка».

Здесь Рыков представал человеком слабым, на которого влияет Радин — бывший «ученый секретарь» председателя Совнаркома. Ежов, конечно, сомневался в такой трактовке — и заставил двоих правых оскорблять друг друга. И все-таки эти показания Радина не только стали одной из основ обвинений Рыкова, но и психологически надломили Алексея Ивановича. Ведь Радин признался даже в том, что вербовал террористов для уничтожения Сталина, для изменения политического строя в СССР… Насколько реальным было его стремление восстановления капитализма в России? Камнем преткновения оказался крестьянский вопрос, к которому Рыков всю жизнь — с раннего детства, когда его заинтересовали социальные движения — относился противоречиво и не без опаски. Разница между «мужиком» и городским жителем до 1917 года казалась ему колоссальной, трудно преодолимой. Процесс превращения «мужиков» в горожан шел — и Рыков сам был его продуктом. Крестьяне уходили в торговлю, в ремесла, на заводы и фабрики. С конца XIX века такие метаморфозы не были редкостью. И все-таки огромная крестьянская «темная масса» оставалась основой страны, превалировала. И на ее образование и перевоспитание Рыков отводил десятилетия. Сталинский проект модернизации предполагал куда более быстрые темпы приобщения крестьян к ценностям социализма — и Рыков считал это авантюрой, и действительно прибегал к двойной морали, когда с высоких трибун соглашался с повышениями темпов коллективизации и индустриализации, а в душе и в дружеском кругу рассуждал по-иному. Вспоминая об этом, он считал свое падение заслуженной карой за эту слабость, беспринципность. По версии, которой долгое время придерживался Рыков, это были именно приятельские разговоры — иногда хмельные, но — не создание некоего «центра». Такова была рыковская линия защиты, пока он не сдался.

Наконец, с трибуны речь зашла о самом страшном — о том, что Рыков знал о «рютинской платформе» и не донес, не оповестил партию о подготовке столь страшной программы. А может быть, и об участии в написании этого крамольного документа. Рыков на очной ставке со Шмидтом признал, что действительно читал «рютинскую платформу», но не собирался ею руководствоваться. Василий Шмидт — большевик из рабочих, вступивший в партию в 1905 году, мог похвастать идеальной биографией. Участник подготовки взятия Зимнего. С первых дней власти большевиков — заместитель наркома труда. В отличие от Рыкова, не спорил с «генеральной линией», не выходил их правительства. Десять лет, с 1918 года, занимал кресло наркома труда, одновременно участвовал и в работе ВЦСПС. Более двух лет был заместителем Рыкова и считался «его человеком». На следствии он оказался, быть может, самым опасным свидетелем обвинения своего недавнего патрона. Заметим, что сотрудничество со следствием не избавило его — рыковского друга — от смертной казни 29 июля 1938 года. Показания Шмидта оказались решающими в смысле причастности Рыкова к «рютинской платформе»: «Картину