Результатом его пребывания во Франции стала реформа штабов русской армии и организация их по типу наполеоновских.

В эпоху Павла I был упразднен Генеральный штаб, но вскоре возродился под названием «Свита Его Императорского Величества по квартирмейстерской части». Со вступлением на престол Александра I начальником этой службы (генерал-квартирмейстером) стал инженер-генерал Сухтелен, а в ноябре 1810 г. по своему возвращению из Франции начальником Свиты стал князь Волконский. В течение двух лет, которые прошли с назначения Волконского до начала войны, были проведены большие изменения в организации и работе Свиты. К 1810 г. на службе в Свите по квартирмейстерской части состояло 167 офицеров. Наставлением к их службе послужил документ, составленный по приказу Волконского полковником Толем, — «Руководство к отправлению службы чиновникам (офицерам) дивизионного генерал-штаба». Большую роль в работе штаба стали играть так называемые колонновожатые, для которых с 1811 г. был организовано специальное учебное заведение — Училище колонновожатых. Колонновожатыми были юнкера, готовившиеся стать офицерами штаба. В их задачу входила повседневная штабная работа, а в военное время — организация движения войсковых колонн и взаимодействие различных отрядов.

Наконец, главным произведением, созданным на основе французского опыта, было «Учреждение для управления Большой действующей армией», утвержденное царём 27 января (8 февраля) 1812 г. Этот документ для вооруженных сил явился по своему значению следующим после петровского устава 1716 г. Он определял структуру управления армии, полномочия главнокомандующего, структуру корпусных и дивизионных штабов и их взаимоотношения с Генеральным штабом. «Учреждение» включало положение о военной полиции, о военном суде и судопроизводстве, об интендантском управлении и т. д.

Использование французского опыта послужило базой не только для организации штабной работы, но и для реформ в организации и тактики пехоты. Во французской пехоте в каждом батальоне имелись, кроме обычных рот (рот центра), элитные роты, то есть подразделения, составленные из солдат, отличавшихся высокими физическими и моральными качествами. В каждом батальоне линейной пехоты во Франции, начиная с 1808 г., было шесть рот: одна рота гренадеров (отборных солдат высокого роста), одна рота вольтижеров (отборных солдат низкого роста, употреблявшихся обычно в цепи стрелков) и четыре роты фузилеров (обычных солдат).

Русская пехота была реформирована по этому образцу с поправкой на русские привычки и установления. Реформы произошли в 1810 г. Отныне все полки российской пехоты получили единообразную организацию. Каждый батальон теперь состоял из одной гренадерской и трех обычных рот (в гренадерских полках эти роты назывались фузилерными, в мушкетерских — мушкетерскими, в егерских — егерскими). Каждая рота делилась на два взвода, причем первый взвод гренадерской роты назывался гренадерским, а второй — стрелковым (аналог французских вольтижеров). В развернутом строю батальона гренадеры строились справа, а стрелки — слева, так же как это было у французов. Наконец, при построении в колонну для быстрых передвижений и штыкового удара стрелки рассыпались перед батальоном и на его флангах для того, чтобы прикрывать своим огнем движение основной массы батальона.

Эти реформы были не только формальными, но и предполагали изменение боевой подготовки. В частности, Барклай де Толли требовал обучения солдат прицельной стрельбе. Подобное требование кажется само собой разумеющимся в современной армии, но было не столь уж очевидным в ту эпоху. Мы еще не раз будем говорить об особенностях тактики того времени, проистекавшей из характера огнестрельного оружия XVIII — начала XIX века. Гладкоствольное ружье с кремневым замком даже при самом умелом использовании не могло дать точного выстрела, так как разброс пули был довольно велик. Это привело к тому, что в XVIII веке в большинстве армий делали ставку исключительно на залповый огонь, ценя прежде всего не качество стрельбы отдельного солдата, а умение батальона дать дружный залп и стрелять часто. В общем, в этом была логика; однако войны Великой французской революции и Наполеона показали, что отдельно стоящие в рассыпном строю умелые стрелки могут даже в пределах технических возможностей оружия того времени играть значительную роль в тактическом смысле, прикрывая огнем передвижения сомкнутых масс пехоты. Забегая вперед, скажем, что спаянность и решительность сомкнутых масс продолжала в начале XIX века играть решающую роль на поле боя. Стрелки же являлись лишь дополнением, хотя очень важным и нужным.

Кроме того, как бы ни были несовершенны ружья начала XIX века, при соответствующих навыках и при стрельбе на короткой дистанции они могли быть весьма смертоносным оружием. Но для этого требовалась серьезная огневая подготовка. В русской же армии, согласно регламентам той эпохи, в год в мирное время на одного солдата полагалось для обучения стрельбе выделять по… 6 патронов. Да и внимание обращалось больше на внешний вид оружия, чем на его боеготовность. Остен-Сакен писал в своих воспоминаниях: «Оружие и все металлические вещи блестели от наведеннаго на них полира — тогдашнее выражение, что, разумеется, приносило много вреда оружию. При осмотре ружей, сильно встряхивали шомполом, чтобы он, ударяясь о казенную часть, производил звук как можно громче… Гусаров учили стрелять из карабинов залпами (!) в цель очень редко, и то глиняными пулями».

Исходя из этого, Барклай де Толли писал: «Главное в военных экзерцициях занятие солдата должно быть в цельной стрельбе; искусство сие не может иначе приобретаться, как безпринужденным поощрением в нем к тому охоты… Я надеюсь, что если г.г. дивизионные, полковые и батальонные командиры неослабное будут иметь смотрение за сим учением, то в короткое время нижние чины в цельной стрельбе доведены будут до совершенного искусства, которое у нас ныне еще в большом небрежении. Г.г. начальники обязаны надзирать, чтобы офицеры сами занимались стрелянием в цель, дабы они могли с лучшим успехом учить солдат».

В области тактики русские войска использовали большой боевой опыт, накопившийся в ходе многочисленных войн, которые Россия вела с 1805 по 1812 г. Так, в 1811 г. был разработан новый устав пехоты, где значительная роль уделялась действию не только развернутых сомкнутых линий пехоты, но и колонн, и рассыпного строя. В свое время выдающийся немецкий военный историк Дельбрюк написал, что, «если бы случайно сохранились одни только прусский и французский строевые уставы, можно было бы воображать, что у нас в руках имеется документальное доказательство того, что тактика боя в рассыпном строю изобретена пруссаками в 1812 году». Если бы Дельбрюк знал русский язык, он наверняка упомянул бы о русском уставе 1811 г., в котором как раз даются рекомендации о действиях рассыпного строя. Во французских официальных уставах все это нашло отражение только позднее, хотя именно французы развили новую форму боя.

Устав 1811 г. настраивал войска на гибкие активные формы боя, но особенно суворовские традиции проявились в документе, который называется «Наставление господам пехотным офицерам в день сражения», написанном генерал-майором М. С. Воронцовым. Это наставление было отредактировано Багратионом и издано для войск 2-й Западной армии в июне 1812 г. Наставление нацеливало русских офицеров на умелое применение стрелковых цепей, но, тем не менее, оно совершенно справедливо исходило из того, что тогдашнее огнестрельное оружие не могло быть решающей силой: «Офицерам не довольствоваться одной перестрелкой, но высматривать удобного случая, чтобы ударить в штыки, и пользоваться сим, не дожидаясь приказания; при таких ударах всегда должно собою пример показывать…» При атаках неприятеля, занимающего деревню или рощу, «не должны заниматься в сих случаях перестрелкою; ибо с скрытым неприятелем невыгодно перестреливаться; должно атаковать его поспешно штыком… Такими смелыми атаками всегда скорее прогонишь неприятеля из крепких мест и с меньшей потерею людей, нежели перестрелкою. Во всех сих атаках на штыках нужно, чтобы солдаты кричали „Ура!“ для знаку прочим колоннам, что они дерутся удачно и наступательно и для приведения неприятеля в робость».