Вряд ли можно говорить и о том, что император в качестве главковерха мог вызвать прилив особого энтузиазма. Во всяком случае, реакция офицерского корпуса на смену Верховного командования отнюдь не была единодушной. Несколько сложнее обстоит дело с позицией солдат, восстановить ее довольно сложно. Из мемуаристов один только великий князь Кирилл Владимирович отметил положительную реакцию солдат на изменение в руководстве вооруженными силами империи: «Принятие Государем Верховного главнокомандования приветствовалось солдатами – на фронте возродилась надежда»171. Безусловно одно – солдату необходима была уверенность в победе, и не все связывали ее с именем императора. «Мощь «легенды» полководца имела искони в России неотразимое влияние»172. Ее потеря сказывалась самым негативным образом не только на настроении армии, как и немецкие победы – на мораль рядового состава, но, пожалуй, еще больше в тылу. А. Нокс отметил в дневнике услышанное им замечание одного солдата на изменения в Ставке: «Сейчас идет воевать император, потом пойдет императрица, а вслед за ней и все русские женщины»173.

«Что касается солдатской массы, – вспоминал Г И. Шавельский, – то, беспредельно веря в Великого Князя Николая Николаевича, она чувствовала его потерю; разницы между прежним и настоящим положением Государя она ясно не представляла: для нее он и тогда, и теперь был царь, вольный во всем – и в приказах, и в запретах. Повод для печали у нее был, причины радоваться – не было»174. Близкое описание настроений солдат дает и А. И. Деникин: «Что же касается солдат, то в деталях иерархии они не отдавали себе отчета, а Государь в их глазах всегда был главой армии. Одно обстоятельство, впрочем, вызывало толки в народе, оно широко отражалось в перлюстрированных военной цензурой письмах. Все считали, что «царь был несчастлив», что «ему не везло»175. В сложившейся, довольно сложной и противоречивой ситуации многое зависело от настроения момента, от того, как проявится новое главнокомандование, каким будет положение на фронте. Разумеется, в армии почти общим было мнение, что Николай II станет лишь номинально исполнять обязанности главнокомандующего. Но постоянные поражения и отступления при условии личного руководства вооруженными силами императором не могли не ослабить позиции династии176.

Вопреки страхам, а возможно, и ожиданиям некоторых кругов особых неудач не последовало, даже наоборот. Небольшие успехи наблюдались в наступлении 11-й и 9-й русских армий на Юго-Западном фронте в сентябре 1915 г.: под Тарнополем и на Серете австрийцы были разбиты и вынуждены отступить. Сообщения Ставки день за днем приносили новости о значительном количестве пленных (за три дня боев свыше 16 тыс. человек), захваченной артиллерии и пулеметах177. Попытки германской армии оказать помощь союзнику также не увенчались успехом: были взяты около 7 тыс. немецких пленных и трофеи, включая орудия, что подействовало ободряюще не только на императора178. Сам Николай II был чрезвычайно воодушевлен известиями об этой победе, пришедшими буквально на следующий день после отъезда Николая Николаевича. «Это поистине Божья милость, – говорил он, – и какая скорая!»179 В Петрограде реакция на изменения в Ставке была скорее вызвана политическими, чем военными соображениями, хотя представляется, что успех 11-й армии проявился и во внутренней политике. Он, несомненно, усилил уверенность императора в правильности принятого им решения. Оставалось лишь окончательно покончить с тем, что осталось от нового курса образца весны – лета 1915 г.

Уже 24 августа (6 сентября) в Совете министров был поставлен вопрос о роспуске Думы, попытка диалога между ее лидерами и рядом либерально настроенных членов правительства, предпринятая 27 августа (9 сентября), не привела к успеху1. Роспуск Думы становился неизбежным. Очевидность и неизбежность этой меры подтвердило образование в Государственной думе и Государственном совете «Прогрессивного блока»2. Переговоры о его формировании шли долго и сложно, но в результате либералы все же объединились под внешне весьма логичными, но расплывчатыми лозунгами, реализацию которых каждый из участников блока понимал по-своему3.

Процесс, начатый совещаниями 9 (22) и 11 (24) августа, формально завершился принятием программы, которая 25 и 26 августа (7 и 8 сентября) была опубликована в газетах Москвы и Петрограда: «Нижеподписавшиеся представители фракций и групп Государственного совета и Думы, исходя из уверенности, что только сильная, твердая и деятельная власть может привести Отечество к победе и что такою может быть лишь власть, опирающаяся на народное доверие и способная организовать активное сотрудничество всех граждан, пришли к единогласному заключению, что важнейшая и насущнейшая задача создания такой власти не может быть осуществлена без выполнения следующих условий: 1) Создание объединенного правительства из лиц, пользующихся доверием страны и согласившихся с законодательными учреждениями относительно выполнения в ближайший срок определенной программы; 2) Решительное изменение применявшихся до сих пор приемов управления, основывавшихся на недоверии к общественной самодеятельности, в частности: а) строгое проведение начал законности в управлении; б) устранение двоевластия военной и гражданской власти в вопросах, не имеющих непосредственного отношения к ведению военных операций; в) обновление состава местной администрации; г) разумная и последовательная политика, направленная на сохранение внутреннего мира, и устранение розни между национальностями и классами»4.

Фактически призыв к созданию «министерства доверия» был несколько измененным лозунгом «ответственного министерства», то есть лозунгом ограничения власти, который становился все более опасным во время войны. Не менее опасным было и то, что единство оппозиции собственно этим лозунгом и ограничивалось. Единомыслия не было как в вопросе о возможных путях его реализации, так и в вопросе о составе этого правительства5. Нельзя не заметить, что программные положения блока: о всеобщей амнистии, введении волостного земства, «утверждении трезвости навсегда», распространении земств в Сибири, в Архангельской губернии, на Кавказе, в Области Войска Донского и т. п. – все они имели весьма слабое отношение к реальным потребностям воюющей страны6. Большинство в окружении императора сходилось во мнении, что Думу необходимо распустить, а во главе правительства поставить человека, приемлемого для общественности7. Со своей стороны, в блоке довольно быстро нашли лицо, которое могло (во всяком случае, в этот момент и на словах) стать таковым. Это был все тот же А. В. Кривошеин8.

Предлагаемый Николаю II план действий был логичен, но выполнен лишь наполовину – император ограничился временным роспуском Думы. Это решение было принято во время визита И. Л. Горемыкина в Могилев9, 30 августа (12 сентября) в Царской Ставке императором был подписан соответствующий указ: сессия Государственной думы прерывалась 3 (16) сентября, и продолжение ее работы было назначено на ноябрь того же года10. Одновременно в Могилеве было принято еще одно решение – собрать в ближайшем будущем заседание Совета министров в Ставке11. Сразу же после возвращения премьера в Петроград новость о предстоящем роспуске Думы стала широко известной – секрета из нее никто не делал12. Завершение внутриполитического кризиса совпало по времени с завершением Свенцянского прорыва германской армии. Попытка противника выйти в глубокий тыл русского фронта была сорвана. 16 сентября германской кавалерии, прорвавшейся в русский тыл, был нанесен серьезный удар под Ошмянками13.