в свершившееся, стараясь отчитаться перед самим собой на листе бумаги, 2 августа, в день возвращения в Верколу, не сохраняя последовательности, Фёдор Абрамов запишет в дневнике:

«Давно хотелось поглядеть Махонькины места, её родину. И вот пять дней в золотой серёдке района, как называют эти места на Пинеге. Пиринемь, Труфаново, Чакола, город Пинега.

Побывал в Веегоре, в Кусогорах (нижний конец Веегор, за ручьём, околок, где жила дочь Махоньки – Афанасья и где немало дней скоротала сама бабушка), побывал в Ежуге – где родилась Махонька (напротив Чаколы), и наконец, навестил Махонькину могилку в Чаколе. В общем, прошёлся по всем главным дорогам, которые когда-то топтала Марья Дмитриевна».

16 августа Фёдор Абрамов уехал в Ленинград.

Поездка на родину Марии Кривополеновой позволила немного успокоиться и в какой-то мере вернуть привычный ритм творческого состояния, но, как вскоре выяснится, ненадолго.

10 февраля 1983 года Фёдор Абрамов, вспоминая о случившейся болезни, напишет в Верколу Анне Яковлевне Мининой: «Стали в конце августа собираться на юг, пошли за справкой в поликлинику, а там рентген навели – опухоль в левом лёгком… К счастью, в лёгком оказалась киста с эхинококком, но всё равно половину лёгкого оттяпали. Сейчас я почти выздоровел. Хожу даже на лыжах…»

И всё же Матильде Иосифовне Юфит 1 апреля 1983 года Абрамов честно, без всякого хорохорства, признается: «А здоровье ничего, терпимо. Хотя бок всё ещё не оттаял, всё ещё полумёртвый».

После длительного изнуряющего обследования операция по удалению части левого лёгкого, поражённого эхинококкозом, была проведена в Ленинградском научно-исследовательском институте пульмонологии 21 сентября.

«Качался между жизнью и смертью, – чуть позже запишет он об этом дне в дневнике, – побывал в той, из которой далеко не все возвращаются…» Но Фёдор Абрамов вернулся. Ангел-хранитель не изменил ему и в этот раз, как и тогда осенью 1941-го, вновь поднял из мёртвых и вернул к жизни, вернул, чтобы дать возможность открыть людям хотя бы первые листы заветной «Чистой книги», устелив ими, как ярким солнечным лучом, тропку к сотворению мира в людских душах.

Где же мог Фёдор Абрамов подхватить столь редкое для человека, живущего в городе, заболевание? Мнений на этот счёт несколько.

Напомним, что эхинококкоз – это глистное заболевание, вызываемое личинками ленточных червей эхинококков. Заражение коварно не только для здоровья, но и самой жизни. Активность эхинококков поразительна: попав в человеческий организм, личинка-возбудитель может с током крови пробраться в иной внутренний орган и там «прорасти», естественно, доставив массу неприятностей. Избавление – только операция. Заразиться эхинококкозом можно по-разному: при контакте с больным животным, съесть заражённое им мясо… Как правило, к человеку эхинококк попадает при контакте с домашними животными, подцепившими эту заразу.

И Фёдор Александрович, любивший животных, вполне мог «подружиться», скажем, с таким заражённым паразитом псом. По крайней мере, именно о такой легенде и поговаривали в писательских кругах в то время и даже рассказывали историю, якобы услышанную от самого Абрамова, что причиной болезни стало его «целование» с эхинококковой собакой.

Не будем спорить, может быть, было именно так, ведь доказать или опровергнуть эту версию, как и возможные другие, мы просто не можем.

Но, так или иначе, страданий проклятый эхинококкоз принёс Абрамову много.

После операции ещё долго были «мучительные процедуры (одни пункции чего стоят)» (запись из дневника Фёдора Абрамова), была долгая реабилитация, почти пять месяцев, санаторий в «Дюнах» под Сестрорецком, Дом творчества «Комарово». «Духом я не падаю. Да и с чего падать-то? Жить можно и с 1,5 лёгким, и я с нового года начну кренделя загибать. То есть работать и работать», – напишет Абрамов в Верколу Клопову в самый канун Нового года – 26 декабря 1982 года. И писатель исполнит обещание.

К середине ноября многострадальный ремонт в новой квартире наконец-то закончился, и 27 ноября Фёдор Абрамов въехал в новую просторную трёхкомнатную квартиру с огромным коридором и кухней, высокими потолками и с удивительными видами на домик Петра и немного на Неву, открывающимися из окна его кабинета. «Дом наш в самом прекрасном месте. На Неве, рядом с домиком Петра», – напишет он восторженно Матильде Юфит в письме от 1 апреля 1983 года.

Мичуринская улица, дом 1, станет последним питерским адресом Фёдора Абрамова на последние менее полугода земной жизни. А если учесть его пребывание в больницах и Доме творчества «Комарово», то этот срок уменьшится ещё более чем на треть.

1983 год

Последняя зима в жизни Фёдора Абрамова выдалась в Ленинграде на редкость «сопливой». «Не зима, а какая-то затянувшаяся осень. Даже утки не улетели на юг. На Неве, прудах, озёрах – целые стаи», – отмечал Абрамов в письмах на родину, где царила настоящая зима.

И весна, наступившая раньше обычного, не могла не радовать. Перебравшись в Комарово, Фёдор Александрович почти совсем не выезжал в город. Приходящую на ленинградский адрес почту регулярно доставляла Людмила Владимировна или племянница Галина.

В это время, словно утомившись от долгой разлуки с чистым листом бумаги, он будет очень много работать. Каждый день до полудня его было не увидеть в парке, и лишь когда солнце начинало проситься к закату, он выбирался на пешую или лыжную прогулку. И в эти короткие часы отдыха, созерцая дивные комаровские пейзажи, он по-прежнему жил работой, мыслями о «Чистой книге», к которой приступил в эту зиму.

8 февраля Фёдор Абрамов запишет в дневнике: «Господи благослови, сегодня начал “Чистую книгу”». Это была не просто установка, это было своего рода заклинание самому себе – час «Чистой книги» наступил.

«Начал писать большую историческую вещь, – признается Абрамов в письме 31 марта 1983 года писателю Павлу Гилашвили, – в которой хочется подумать о путях России, о духовных исканиях разных социальных групп и сословий в начале XX века. Получится ли? Хватит ли сил?»

Душевная тревога о том, что не успеет закончить главный труд своей жизни, Фёдора Абрамова не покидала. Он несказанно маялся этим надсадливым чувством, засевшим в глубине души, не имея возможности получить от него исцеления.

27 января 1983 года, словно ища спасение и защиту в словах доброй материнской молитвы, веря в её чудодейственное слово, Фёдор Абрамов в письме Нине Афанасьевне Клоповой в Верколу попросит её прислать ему полный текст «молитвы, которую бывало читала на ночь хозяйка дома. <…> Содержание примерно такое: Господи, благослови дымнички, воротнички, окошечки, а ещё раньше слова во здоровие всех близких: детей, мужа и т. д. Эту молитву у нас, хорошо помню, всегда читала мать. Наверняка читала и твоя».

Эта просьба Фёдора Абрамова не случайна. Молитва матери в старом отцовском доме у детской зыбки была той благодатной душевной музыкой, которую он слышал с первых дней своего рождения. Он