– Ух, теперь я жалею, что съела все эти сладости. Надеюсь, твой желудок так же крепок, как и рука, Эди.

Переход с жемчужных улиц Пелфии в канализацию немного напоминал пробуждение от приятного сна в темной комнате, на мокрых простынях. Вода стояла на грубо обработанном полу и капала со стен. Тут и там крепкие деревянные двери нарушали монотонность кирпичной кладки. Эдит с удивлением обнаружила, что каждый туннельный перекресток, которых было много, отмечен уличным знаком, соответствующим улице выше. Сначала она предположила, что знаки установлены в интересах муниципальных служащих. Затем они наткнулись на хорошо одетого мужчину с тростью в одной руке и свечой в другой, спешащего через канализацию со шляпой на голове.

– Многие лорды и леди используют канализацию, чтобы избежать неловких моментов или нежелательных встреч, – объяснила Хейст. – В половине поместий есть подвалы с выходом в подземелье.

– Я удивлена, что кто-то пытается скрыть здесь скандал. Я предполагала, что в Пелфии все выносят на публику. – Эдит подняла тяжелый фонарь, который Джорджина дала ей, чтобы отогнать мрак.

– Ну если мы все – кучка ищущих внимания гедонистов, это еще не значит, что у нас нет секретов.

– А эта система связана с Придворным Кругом?

– Нет, они отдельные, слава богу. Эти помощники блюстителей всегда сводили меня с ума. Они такие искренние.

– Почему ты так говоришь? – спросила Эдит, прищурившись и обдумывая собственные впечатления от встречи с Луисом Осмором. Ей скорее понравился этот человек.

– Каждый раз, когда я привожу к ним добровольца-кадета, желающего вступить в орден, они находят причину, чтобы отвергнуть его. Они просто фанатики.

– Наверное, передавать факел следующему поколению всегда нелегко.

Через несколько минут странствий по туннелям они подошли к подобию официального аванпоста. Два часовых с винтовками и саблями охраняли окованную железом дверь, расположенную в глубине коридора. Джорджина пожимала руки охранникам, Эдит же уловила запах затхлой гнили. Она осторожно прикрыла нос ладонью, когда часовой отодвинул засов и открыл дверь.

Она чуть не задохнулась, когда в лицо дохнуло вредными испарениями и разложением. Она втянула в себя воздух, задержала его и зашагала вперед со всем самообладанием, на которое была способна.

Как только охранник закрыл за ними дверь, Эдит подбежала к ближайшему углу, прижалась к стене, и ее вырвало на пол.

– Не расстраивайся, – сказала Джорджина, шагая вглубь туннеля, чтобы дать ей время прийти в себя. – Я сделала то же самое, когда пришла сюда в первый раз. И во второй тоже. К сожалению, вонь прилипает. Никто даже спрашивать не станет, не побывала ли ты недавно в Старой жиле.

Эдит вытерла рот рукавом шинели и прижала лацкан к носу. Было слишком тепло для шерстяной одежды, и все же ей не хотелось раздеваться. По крайней мере, шинель обеспечивала хоть какой-то буфер между кожей и зловонным воздухом.

– Застава недалеко. Давай. Чем скорее доберемся, тем скорее сможем вернуться.

Проход к заставе оказался ухудшенным вариантом канализации. Кирпичная кладка была грубее, камни перекосились, как зерна в колосе дикой кукурузы. Эдит чувствовала, что здесь тяжесть Башни давит сильнее, чем в кольцевом уделе. Она ощущала мощный пульс Башни, бурлящий, как расплавленный камень под земной корой. Ей хотелось свежего воздуха, открытого неба, хотелось закрыть глаза и представить себе борозды на свежевспаханной земле. Чего угодно, только не этой червоточины, маслянистой темноты и адской вони.

На ходу они не разговаривали. У капитана Уинтерс не было ни малейшего желания открывать рот. Когда туннель расширился и перед ними появилась застава, озаренная веселым светом факелов, Эдит почувствовала небольшое облегчение.

Все стражники на заставе были удивительно стойкими, учитывая их трудное задание. У Эдит сложилось впечатление, что они либо слишком молоды, чтобы сделать себе имя, либо слишком стары, чтобы успеть искупить ошибки. Застава расположилась в конце туннеля, полностью его перекрыв. С одной ее стороны было достаточно места для узкой казармы, с другой – для столовой. У обоих строений были освещенные окна и свежий слой краски на стенах. А вот сама застава выглядела куда более крепким сооружением. Балки опускающейся решетки были толстыми, как железнодорожные шпалы.

Охранники особенно не удивились, увидев Хейст. Старший сержант, мужчина с брылями над тесным воротником, которого она называла Горацием, тепло приветствовал ее.

– Это были спокойные два дня, – сообщил он. – Обычное движение, несколько слезливых историй, но ничего примечательного. Я с нетерпением жду возможности отдохнуть в выходные. По-моему, я уже две недели не снимал носки.

– Я предупрежу твою жену, – сказала Хейст, и сержант рассмеялся. – А в камере предварительного заключения есть какие-нибудь ходы?

– Сейчас нет. Как я уже сказал – тихо. И ты знаешь, что Эйгенграу обчистил нас несколько дней назад ради своего воздаяния. – Сержант сделал ударение на последнем слове, словно говоря о некой экзотике. – Как бы то ни было, мы провели все утро, играя в карты. Бомонт должен мне недельное жалованье. – Он продемонстрировал в усмешке верхние пожелтевшие зубы.

– Я рада, что вы тут не скучаете, – сказала Хейст.

Затем она представила Эдит. Уинтерс пожала руку сержанту, одарив его откровенным взглядом, который, как она знала, ценило большинство военных. Она ответила не задумываясь на несколько замечаний по поводу своей руки и славного военного корабля, который все они жаждали увидеть. Эдит изо всех сил старалась расположить к себе сержанта, готовясь к тому единственному вопросу, который ей предстояло задать.

Закончив смеяться над непримечательной шуткой Горация, она спросила:

– Я не думаю, что у вас бывали какие-нибудь интересные персонажи в последнее время, не так ли?

– Интересные персонажи? Хотите сказать, вроде вас? – сказал сержант, и улыбка приподняла пустые мешки его щек.

– Просто кто-нибудь необычный.

– Нет, вовсе нет. Я имею в виду, что ход – он и есть ход. Герцог Пелл действительно побывал тут пару дней назад, чтобы скинуть пару бойцов из Колизея, которые доставляли ему неприятности. Вы же знаете, как это бывает, когда появляется такая важная шишка. Надо щелкать каблуками, прятать карты и притворяться, что научился отдавать честь еще в утробе матери. Господи, спаси нас от начальства, а?

При упоминании о герцоге Пелле у Эдит волосы на затылке встали дыбом.

– А как выглядели ходы, которых герцог притащил с собой?

– Я не очень-то их разглядывал. Ну, один – громила с бородой. А второй худее и в клобуке.

– Что такое клобук? – спросила Эдит.

– Это как ведро, которое приваривают к ошейнику, – объяснил сержант Гораций, рисуя пальцем кольцо вокруг собственной головы. – Знаете, клобуки надевают на самых мерзких. Чтобы сделать их покорными или, по крайней мере, чтобы они не плевались и не кусались. Пелл, должно быть, действительно имел на того типа зуб, потому что не снял клобук, прежде чем мы его пропустили. Мы закрыли ворота, отогнали толпу назад, а потом, кажется, сыграли партию в дурака. Я действительно не могу вспомнить ничего особенного. Я имею в виду, что ход – он и есть ход.