Все началось со стука в дверь.

Сейчас от этой мысли он болезненно морщится. Прикрывает глаза, проводит рукой по лицу. Его память полна тяжелых воспоминаний, и воскресить их способна любая мелочь. Наэлектризованный воздух перед грозой, запах свежести после дождя. Он может погрузиться в воспоминания, сидя за столиком напротив очередной девушки или нового коллеги, – все равно люди не задерживаются в его жизни надолго. Поле зрения заволакивают радужные сполохи, как бывает, если долго смотреть на яркий свет.

– Кажется, за дверью кто-то есть, – произнес старческий голос.

Воскресенье, начало одиннадцатого, наверное, они ложились спать.

Дом – еще крепкий тюдоровский особнячок – был рассчитан на любые бедствия, кроме дождя. Сквозь дверной витраж виднелись тазы, в которые капала вода с потолка. Видимо, поэтому стук услышали не сразу. Мальчик снова постучал, отступил от двери и оглядел дом. Великоватый для пожилой супружеской четы, он обладал тем, чего не было в привычных мальчику тесных комнатушках с тонкими стенами. Собственным характером.

По-другому и не могло быть в такой глуши.

Старушка открыла дверь и позвала мужа. Старик был еще дряхлее и с трудом волочил ноги. Он поправил очки на носу и воззрился на дрожащего мальчика. Худого как спичка, бледного, с застывшим взглядом. В насквозь промокшей тонкой футболке и брюках. Супруги оглядели темный двор. Похоже, мальчик пришел один.

Старушка озабоченно наклонилась к нему:

– Что случилось, милок?

Мальчик молча дрожал.

Старушка снова близоруко вгляделась в темноту, потом ласково взяла мальчика за руку, завела в дом и закрыла дверь.

– Совсем озяб, – сказала она мужу, ведя ребенка в гостиную.

Старик запер дверь на засов и пошел за ними, поглядывая на мокрые следы на плиточном полу.

Мальчик был босиком.

– Меня зовут Дот, – представилась старушка. – А это Сай.

Ребенок не ответил. Пожав плечами, Дот нашла одеяло, поставила греться воду. Сай сидел на диване, нервно потирая руки. Из-за темных кругов под глазами мальчик выглядел старше своих семи-восьми лет. Он не глядел по сторонам и вообще, похоже, не замечал ничего вокруг. Просто смотрел куда-то перед собой. Вернулась Дот с грелкой, и Сай ласково погладил жену по руке. Мальчик тут же посмотрел на них, будто впервые видел такой жест.

– Как тебя зовут? – спросила Дот, укрывая мальчика одеялом и подкладывая к его ногам грелку.

Мальчик задрожал еще сильнее. Сжал зубы, чтобы не стучали, и зажмурился.

– Полицию вызовем? – обратилась Дот к мужу.

Тот закивал и поднялся с места, радуясь, что ему нашлось дело.

Дот растирала мальчику лоб и виски. Казалось, у него кровь кипит от жара.

– Дот… – позвал Сай из коридора.

– Иду, – ответила она и вышла из комнаты.

Мальчик неслышно выбрался из-под одеяла и подошел к двери. Щелкнул выключателем, потом еще раз и еще. Выглянул в коридор. Сай и Дот озадаченно смотрели на неработающий телефон. Мальчик на цыпочках прокрался к двери, отодвинул засов, открыл дверь.

Какая-то фигура отделилась от темноты и медленно двинулась к дому. После дождя на небе высыпали звезды – в городе мальчик таких не видел. В их свете стоящий перед ним человек казался тенью – черной, чернее ночи.

– Молодец, – кивнул он мальчику.

Плоское лицо с заостренным подбородком не выдавало никаких эмоций, зато торс с переплетающимися дорожками бугристых мускулов и вен казался средоточием вселенского зла. Правой рукой в перчатке человек покрепче сжал гвоздодер, левой провел по голове мальчика. Около уха рука замерла. Он раскрыл ладонь и протянул мальчику монетку.

– Что надо сказать, Кош?

– Спасибо, Бейтмен. – Мальчик робко взял монетку.

Он опустился на крыльцо, а Бейтмен вошел в дом.

– Вы кто? – послышался голос старика. – Что вам нужно?..

Послышался влажный шлепок, что-то грузно обрушилось на пол.

Старушка пронзительно закричала:

– Не надо! Не…

Снова влажный шлепок, и снова что-то упало на пол. Мальчик расслышал глухой стон. Потом булькающий звук и какое-то слово. Кажется, старушка пыталась позвать мужа. Послышались еще два шага, удар, и все стихло.

Сжав в руке монетку, мальчик вгляделся в темноту. Рот его наполнился слюной, перед глазами замелькали радужные сполохи. Единичные блестки постепенно слились в ревущий огненный поток, будто впереди был яркий свет, а не непроглядная тьма.

В тот год стояла убийственная жара. Нескончаемые, наполненные лихорадочным зноем дни оставляли ощущение нереальности. Под гул кондиционеров и звяканье кубиков льда в бокалах люди тихо сходили с ума. Город купался в ярком свете, принуждал жить в нескончаемом потоке сияния. А долгожданная ночь казалась иллюзорной, пронизанной электричеством. Всюду мелькали искорки: девушки в летних нарядах, парни с белозубыми улыбками.

С полуночи и до шести утра на их лицах сохраняется особое выражение. Они кочуют по барам, целуются на улицах, размахивают руками на тротуарах. Им кажется, что вчерашний день где-то далеко, а о будущем можно забыть хотя бы на несколько часов. Большинство из них – те, кто ищет в учебе спасение от экономического кризиса, хотя студенческие кредиты им в жизни не выплатить. Остальные работают где-нибудь за мизерную плату и отрываются в выходные. По ночам они ловят момент, и та неуверенность в будущем, которая не отпускает их днем, хотя бы ненадолго сменяется ощущением определенности. Шла моя сто двадцатая ночная смена. Первые шесть месяцев из вроде бы пожизненного срока.

Такая вот уверенность в будущем.

С полуночи и до шести утра я смотрел на лица молодых людей. Видел, как жизнь в буквальном смысле проходит мимо меня. Я кивал вместе с ними, улыбался вместе с ними и тоже старался ловить момент. Не высовывался и жадно впитывал положительный заряд, энергию этих искорок везде, где только мог.

Мы уже ехали по Уимслоу-роуд, когда поступил вызов. Эта широкая магистраль тянется по городу почти на шесть миль, связывая богатые южные районы с борющимся за выживание центром. По этой улице проходит самый популярный автобусный маршрут в Европе, поэтому на ней всегда много такси, двухэтажных автобусов, пассажиров и света. А в последнее время – еще и пожаров в урнах вдоль дороги. Поскольку такие поджоги считались мелким и бессмысленным хулиганством и происходили всегда после наступления темноты, разбираться с ними приходилось тем, кто дежурил в ночную смену.