Все эти вопросы, однако, были второстепенными по сравнению с самым важным приоритетом нового режима — достижением мира. Старые министры, Питт и Ньюкасл, ушли в отставку; первый сделал это в 1761 г., потому что Георг III и Бьют не стали расширять воину с Испанией, как он предлагал, а второй, в частности, в знак протеста против условий мира, заключенного в следующем году. Но большинство аргументов, приводимых ими, в ретроспективе выглядят легковесными. Мир не мог быть гарантирован без восстановления прав Бурбонов на часть потерянного ими в ходе войны. Возвращение основных островов Французской Вест-Индии и сохранение прав Франции на рыболовство в канадских водах не были чрезмерными уступками, да и Питт с Ньюкаслом при дипломатических обстоятельствах 1762 г. вряд ли могли достичь большего без продолжения воины до последней капли крови. Кроме того, громадные успехи предшествующих лет были достигнуты слишком дорогой ценой в финансовом отношении, что к 1761 г. вызывало широкое беспокойство. Доводы против дальнейшего продолжения войны, постоянно приводимые в газетах и памфлетах и наиболее четко сформулированные в работе Израэля Модуита «Размышления о германской войне», были очень серьезными. Война «до победного конца» (a outrance) могла закончиться банкротством. Кроме того, ее цель — продолжение поддержки Фридриха Великого и приобретение некоторых дополнительных колониальных владений — казалась все более сомнительной. Вполне возможно, что Георг III и Бьют, отчасти движимые осознанием того, что эта война, при всей ее победоносности, является не их войной, а также под влиянием необходимости скорейшего мира, уступили больше, чем следовало, особенно в отношении Испании. Но по существу дела мир, заключенный ими, являлся благоразумным и обоснованным шагом, он был горячо одобрен парламентариями и общественным мнением.

Тогда почему в этих условиях новое правление все-таки было таким противоречивым? Возможно, главная причина состоит в том, что новые люди привнесли в свою деятельность, в других отношениях способную принести только пользу, определенную долю личной вражды к старому режиму, что постоянно порождало проблемы. Исполнителем, избранным Георгом III для проведения реформ, стал его бывший наставник, лорд Бьют. Шотландский пэр, он был склонен скорее к интеллектуальным размышлениям и не обладал большим практическим навыком и опытом. Большая часть наставлений, с помощью которых он готовил молодого короля к исполнению его обязанностей, была скорее наивной, чем хитроумной. В них не было ни гигантского заговора против свободы и государственного устройства, ни какой-либо решимости установить новую авторитарную систему. Но не вызывает сомнений, что новый король и его министр испытывали глубокую неприязнь к людям, монополизировавшим власть во времена Георга II, и были готовы, а то и преисполнены решимости освободиться от них и даже унизить их. В Отношении «подлого» Питта, который, как они считали, предал двор принца в 1757 г., культивировалась настоящая ненависть, и с трудом можно представить, как Питт и Бьют могли бы сотрудничать в новых политических условиях. Но Питт страдал манией величия, и с ним мог бы долго иметь дело разве что святой. Однако великие семейства вигов — совсем другое дело. Их положение, вес и унаследованная ответственность могли обратить их в опасных противников. Несомненно, что они вели себя с новым королем с известной мерой снисходительности, Такие семьи, как Кавендиш, были склонны считать себя делателями королей, для них ганноверские курфюрсты были primi inter pares (первыми среди равных). Ньюкасла, после долгих лет на государственной службе, можно было простить за ожидание того, что его советы будут приняты всерьез чванливым и неудачливым шотландским пэром, который был известен главным образом своими бесформенными ногами и покровительством ботаникам. Короче говоря, имелись все причины для осторожности, прежде всего для обеспечения как можно более мягкой смены политики. Это было вполне возможно. Виги из «старой гвардии» хорошо знали, что основное содержание требований Бьюта должно быть удовлетворено. Большинство из них, при отсутствии в их рядах харизматического лидера, были согласны работать под изменившимся руководством. Типичная фигура в этом отношении — лорд Норт, двоюродный брат герцога Ньюкасла, будущий премьер-министр, а во время наступившего нового правления — пассивный наблюдатель при дворе Георга III. Даже высокопоставленные лица, которые считали себя жертвами нового порядка, колебались по поводу объявления ему войны. Хардвик, старейшина юристов-вигов и один из столпов политической системы, сложившейся при Пелэме, стремился лишь сохранить достойные условия для своих друзей и продолжать получать места при Дворе для своей семьи. Учитывая все это, Бьют и Георг III сделал весьма неудачный шаг, оттолкнув Ньюкасла и его друзей, Поступив таким образом под предлогом споров вокруг условий мирного договора весной 1762 г., они породили вражду, одну из самых длительных в британской политике Нового времени.

Возможно, что отдаление старой политической верхушки было бы вполне приемлемой ценой, в случае если бы новые планы удалось реализовать, Но сам Бьют, окружив своего молодого ученика сильными врагами, уже через год предпочел уйти со службы, самонадеянно намереваясь управлять делами с задней скамейки, или, точнее (так как это было очевидно), с черной лестницы. Таким образом, к безрассудному антагонизму со старыми семействами вигов была добавлена легенда о подковерных интригах и влияниях, которая только усилила и вдохновила их оппозицию. Эта оппозиция вигов, а также двусмысленное поведение Бьюта стали основным фоном политической жизни в течение последующих двадцати с лишним лет. В скором времени, в 60-х годах, установилась напоминающая дурной сон цикличность в правительственной нестабильности, так как Георг III искал премьера, который был бы близок ему по духу в личном общении и был бы способен возглавить Парламент. В процессе поиска такой фигуры в качестве претендентов выступали и виги, включая лорда Рокингема, Питта и герцога Графтонского, пока в 1770 г. выбор не остановился на лорде Норте как человеке, способном нести мантию Уолпола и Пелэма. В течение всех этих лет извилистой, разнородной политики над ней нависало «проклятое наследие» (damnosa hereditas) непоследовательного, но очень опасного заигрывания Бьюта с властью, подозрений со стороны семейств вигов, а также миф о продолжающихся неблаговидных тайных попытках влияния. Когда Эдмунд Бёрк написал свой исчерпывающий, ставший классическим анализ политической ситуации того периода — «Размышления о причинах существующих недовольств» (1770), именно влияние этих факторов послужило основанием для систематических нападок на Новый Двор и созданную им систему. «Размышления» вошли в историю в качестве авторизованной версии тех событий со стороны партии вигов и стандартного набора проступков Георга III для последующих поколений.

В 60-х годах имелся в наличии другой легковоспламеняющийся материал. После войны наступил серьезный экономический кризис, который ярко продемонстрировал неравномерное распределение экономических благ в эпоху предпринимательства. Данный период отмечен рядом ожесточенных столкновений в сфере промышленности, которые привели к широкому распространению беспорядков в таких городских центрах, как Манчестер и Ньюкасл, угрожавших вылиться в политическое брожение. В сельской местности это были годы плохих урожаев, роста цен и серьезной нехватки продовольствия. В такой атмосфере деятельность Джона Уилкса нашла широкую поддержку. Исторически сложившаяся репутация Уилкса как добродушного плута до известной степени затушевывает его политическую проницательность и изобретательность. Уилкса создали обстоятельства и оппортунизм. Поводы для недовольства, которые он эксплуатировал, еще десятью годами ранее нашли бы мало отклика. Ордера на задержание по произвольным обвинениям в политических преступлениях, которые вызвали так много споров, когда журналистская деятельность Уилкса вынудила министров Георга III выдать их, широко применялись и прежними правительствами ганноверской эпохи. В свое время их использовали и Питт, и Ньюкасл. Но тогда их применение оправдывали ссылкой на якобитскую угрозу, да и применяли их против преследуемых тори, а не громкоголосых вигов. Сходным образом, когда в 1768 г. Уилкс баллотировался от графства Мидлсекс, ему не позволили занять свое место в Палате общин, для обоснования чего нашлись допустимые прецеденты и адекватные юридические аргументы. Однако выборы в Мидлсексе были выборами в густонаселенном графстве, тесно связанном с лихорадочной политической жизнью столицы; к избирателям Мидлсекса невозможно было относиться как к горстке выборщиков в каком-нибудь гнилом местечке. Три года спустя, когда Уилкс и его друзья потребовали отмены права Палаты общин запрещать публичное освещение своих дебатов, они атаковали старую и ревниво оберегаемую привилегию законодателей. Но защита этой привилегии была безнадежным делом в новых политических усилиях. Поддерживавшие Уилкса радикалы — это типичные мелкие предприниматели, ремесленники и мастеровые. Они представляли собой «средний и низкий слой» в его наиболее концентрированном, ярко выраженном и изменчивом виде. Когда они обратились с жалобами к стране, то нашли поддержку не только среди провинциальных джентльменов, встревоженных угрозой своим избирательным правам, но и среди своих коллег в городах. Средний класс, главный элемент их кампании, не имел единой выработанной политики, и участие в протесте не являлось его излюбленной политической ролью. Но его участие в движении Уилкса, несомненно, свидетельствовало об обретенном им важном месте в политической жизни в эпоху правления Георга III. Однако стоит отметить, что этим обретенным значением его участники были обязаны себе лишь отчасти. Правила политической игры, применявшиеся во времена правления первых Георгов, больше не использовались, какие бы прецеденты они ни предлагали; люди, которые ранее считали их полезными, в новых условиях предпочли от них отказаться. Старые виги, в своей готовности использовать любое оружие мести против Георга III, много сделали для того, чтобы узаконить новый дух массовой оппозиции Двору. Без такого сотрудничества с высокопоставленными и уважаемыми людьми из среды правящего класса народные волнения, связанные с именем Уилкса, имели бы гораздо меньшие последствия.