— Он что, с ума сошел? — взвился Николай Павлович, сразу догадавшись, что речь идёт о переговорах с турками, — решил пожертвовать болгарами?

Нелидов приложил палец к губам и посмотрел на потолок гостиничного номера.

— Так решили старшие. Вам нужно срочно ехать в Порадим.

Когда Николай Павлович добрался до бивака главной императорской квартиры, первым его увидел Милютин и, вероятно, доложил Александру II, так как Николая Павловича тотчас пригласили на завтрак к государю. Игнатьев только и успел, что помыть руки в предоставленной ему землянке. Дмитрий был в ужасе от обстановки.

— Да мы подохнем здесь от сырости!

Игнатьев был принят царём самым благосклонным образом. Александр II расспросил о семействе, о школьных успехах детей, о здоровье отца.

— Я слышал, он часто болеет.

— Не столько болеет, сколько хандрит, — ответил на вопрос Николай Павлович. — Слабость стала донимать, тяжесть в боку.

— Напиши Павлу Николаевичу, что Боткин осмотрит его, как только вернётся в Россию.

Во время завтрака государь вспомнил, что двадцать второе ноября — день именин Екатерины Леонидовны, графини Тизенгаузен и графини Адлерберг, и пил за их здоровье. Николай Павлович отметил про себя, что за то время, пока он отсутствовал, государь исхудал ещё больше, лицо приобрело серый оттенок.

После завтрака собрались на совет. Толковали о возможных условиях мира.

— Я считаю неправдоподобным, чтобы турки согласились на переговоры, — заявил Николай Павлович, когда Александр II дал ему слово, — разве что Эрзерум и Плевна будут взяты нами в один день. Но его высочество Михаил Николаевич отказался от атаки Эрзерума в нынешнем году и готовит зимние квартиры у Гассан-Кале и Девен-Бойни. За это время Мухтар успеет укрепиться и собрать новые силы. Осман-паша, насколько мне известно, не думает о сдаче Плевны и расстреливает паникёров. — Игнатьев уже не стал говорить о том, что по всему пути до Порадима вереницы повозок, как по Невскому проспекту. У одного интенданства пятьдесят тысяч повозок в ходу! Вот саранча, всё съедающая! А что будет, когда ляжет снег, мороз ударит в перемену с оттепелью? Дорог, можно сказать, совсем не станет.

Обедал он опять у государя, а затем, посидев у Адлерберга и Милютина, отправился в свою землянку с фонарём в руке. В лицо дул ветер, хлестал дождь, ноги по щиколотку уходили в грязь. А тут ещё темень кромешная, собаки лают, окружают, кидаются. В общем, заплутал и натерпелся. Спасибо, встречный солдат помог выкарабкаться из грязи и указал дорогу. В землянке было относительно тепло, но не сказать, чтобы уютно. Обстановка самая простая: железная печь, походная кровать и стол. Стены и часть пола были покрыты солдатским сукном, а у порога лежала дерюга.

Дмитрия он нашёл спящим, который, чтобы наказать барина, не дал ему чая.

— Ладно, спи, — сказал Николай Павлович и, сотворив вечернюю молитву, вскоре улёгся сам. Ночью привиделся сон: множество змей переползало дорогу, сотни черепах тащились по земле, но день был тёплый и светило солнце. Проснулся рано, в пять часов утра, и сразу же поймал себя на мысли, что начал свою зимнюю кампанию в день св. Екатерины, как и константинопольскую конференцию.

После завтрака государь зачитал телеграмму Святополк-Мирского, в которой сообщалось, что турки двинулись к Тырново через деревню Елену, но их наступление было отбито ценой больших потерь и утратой одиннадцати орудий. Из строя выбыло пятьдесят офицеров и тысяча восемьсот нижних чинов. Сулейман-паша со свойственной ему настойчивостью предпринимал попытки дойти до Тырново со стороны Еленинского перевала. Генерал-лейтенант Деллинсгаузен, командующий 11-м корпусом, пошёл в обход на Златарицу и Беброво.

Дезертиры из войска Османа-паши утверждали, что в Плевне настоящий голод и что Осману больше восьми дней не выдержать.

— В курбан-байрам он постарается вырваться из Плевны с частью своей гвардии, — сказал беглый босняк, налегая на суп из баранины, — из армии, насчитывавшей пятьдесят тысяч солдат, у Османа осталось тысяч тридцать.

«Значит, в следующую субботу всё и прояснится, — подумал Игнатьев, — или наше войско никуда не годно, или мы погоним турок так, что только пятки засверкают».

Во время байрама турецкий гарнизон Плевны довольствовался залповым огнём русских осадных орудий: в девять часов вечера, в два часа ночи и в шесть часов утра двадцать шестого ноября.

— Это туркам вместо плова! — отскакивая от орудий, говорили канониры, — нехай думают, что мы тоже их праздник справляем.

На позициях около Плевны после прошедших дождей — непролазная грязь.

Потягивал низовой ветер, в воздухе висела морось.

На кустах колючего терновника, нахохлившись, сидели воробьи, тесно прижавшись друг к другу. Вот так же, чувствуя плечо товарища, плотно грудились возле костра солдаты в грязных промоклых шинелях, и ничто им так не вспоминалось в сыром стылом окопе, как верхний полок русской бани, даже, если она топится по-чёрному.

— Костры палить, а войскам скрытно выдвигаться. Пусть турки думают, что мы стоим на месте, — распорядился Тотлебен.

Поздно вечером стало известно, что Осман-паша начал переправу через реку Вид, собрав у моста своё войско. В два часа ночи скобелевские аванпосты заметили, что сильные Кришинские редуты — своеобразные ворота Плевны — оставляются турками. Туда были посланы охотники, которые после короткой жаркой стычки, овладели ключевой позицией. Тогда же началась пальба за Видом, где Осман-паша стал развёртывать свои силы, упорно атакуя 3-ю гренадерскую дивизию и бригаду 3-й гвардейской дивизии — Литовский и Волынский полки. Эти сведения были получены Александром II около девяти часов утра от своего брата Николая Николаевича, который отправился в Тученицу, где квартировал Тотлебен. Государь император тотчас решился ехать на Тученицкий редут. Игнатьев был дежурным вместе с Горяиновым, которого Александр II послал предупредить принца Карла, квартировавшего в Порадиме. Николай Павлович в это время читал военному министру свой проект условий мира, который должен был в то утро доложить царю. Разумеется, всякое занятие было отложено в сторону, и государь император в сопровождении свиты устремился к Плевне, на Тученицкий редут. Игнатьев ехал в своей коляске. Выехав на возвышенное плато, господствующее над Плевно, он сразу почувствовал сырой, холодный ветер, пронизывавший до костей. В полях лежал снежок. Земля подмёрзла. Туман плотно застилал окрестности, напоминая злосчастный день тридцатого августа. Издалека, со стороны Вида, доносилась орудийная пальба. В первом часу пополудни 4-й и 9-й корпуса спешно потянулись к Плевне. Главнокомандующий со своим штабом двинулся за ними следом. Скобелев немедля занял со своею дивизией брошенные турками позиции до главного гребня под Плевно. В лощине реки Вид было видно скопление турок, но никакой стрельбы не было. Происходило что-то необыкновенное.

Вскоре стало известно, что вылазка Османа — после отчаянной борьбы, начавшейся с восьми часов утра, отбита. Больше всех пострадал Сибирский гренадерский полк. Он даже временно был выбит из своих траншей, но вновь пошёл в штыки, попятил турок, вернул шесть своих орудий и захватил семь.