— А ты знаешь, что, стоит выйти нашему флоту из Чёрного моря, как Турция вынуждена будет пропустить в него корабли всех держав, готовых снарядить свои эскадры в военный поход? — попыхивая папиросой, спросил Александр II, прислушиваясь к доводам Игнатьева и как бы погружаясь в свои мысли.

— Чтобы этого не произошло, мы должны расположить свои войска на господствующих высотах над Босфором, заняв близлежащие горы и подчинив себе водопроводы, а затем, поставить армию у стен Стамбула, поскольку сами жители его молят о водворении спокойствия и охраны города, хорошо зная, что наши войска грабить не будут.

— Но Англия нам прямо говорит: «В Константинополь не входить!» — сбивая пепел с папиросы, нахмурился царь.

— А мы и не войдём! — воскликнул Николай Павлович, словно его внезапно озарила блестящая мысль, — мы оккупируем Галлиполи.

— Как оккупируем? — не понял Александр II и откинулся на спинку кресла.

Николай Павлович пожал плечами.

— Самым обычным образом, как занимают стратегический плацдарм. Мы ни в коем случае не должны отступать от высказанного Англии намерения действовать в этом районе. Англия со свой стороны обещала не предпринимать никаких враждебных действий, если мы решим занять Галлиполи — весь полуостров целиком. Так что, никакого предлога для её вмешательства не будет, а британская эскадра не войдёт в Мраморное море.

— Почему?

— Из опасения быть запертой в проливе.

— В Дарданеллах?

— Да.

— Ну что ж, вполне логично, — заключил Александр II и перешёл к вопросу о возможном перемирии.

— Что мне ответить султану?

— Ваше величество, можно ответить прямо: пока не подойдём к Стамбулу, перемирия не будет. Турки всё равно переиначат, — уверенно сказал Николай Павлович.

Государь ответил, что и он желает восстановления хороших отношений с Портой, но что не может согласиться на заключение перемирия иначе, как по принятии Портою условий, уже препровождённых главнокомандующему.

Пятого января передовой отряд генерал-лейтенанта Гурко подавил сопротивление пятитысячного войска Сулеймана-паши и, заняв Филиппополь, двинулся к Андрианополю. В этот же день граф Павел Андреевич Шувалов (давний товарищ Игнатьева, ещё по Пажескому корпусу), рокировал свои войска, примкнул к правому флангу Дандевиля, и они сообща взяли Белостицу. Победа была полная.

— Братцы! Идём на Стамбул! — крикнул Скобелев и радостно привстал на стременах. Пушистые его бакенбарды трепало ветерком. Над лихой уральской сотней засверкали молнии клинков. Плясуны задали трепака.

Впереди — Андрианополь, а за ним — Царьград!

Спустя два дня в Казанлык прибыли турецкие уполномоченные: министр иностранных дел Сервер-паша и министр двора Намык-паша — со своей огромной свитой. Прежде всего, их накормили. Угощал непрошеных гостей походный гофмаршал главнокомандующего генерал Галл, хотя Сулейман-паша, отступая к Стамбулу, приказал сжигать болгарские селения, а самих болгар нещадно резать. Запасы продовольствия и фуража уничтожались. Филиппополь успели спасти, но сёла вкруг него были разграблены. Татар-Базарджик наполовину сгорел.

Узнав о прибытие уполномоченных, Горчаков отправил телеграмму Великому князю Николаю Николаевичу. «Нам важно выиграть время, чтобы придти к соглашению с Австрией, которая в различных пунктах с нами не согласна, и, если можно, получить ответы на собственноручное письмо Государя императора в Вену и Берлин, сего дня отправленное. Имеем причины предполагать, что Порта просила переговоров для умножения своих военных сил и воспользования нашими политическими условиями, дабы укрепить враждебное нам положение Биконсфилда и, сколь возможно, разрознить нас с нашими союзниками. Во всяком случае, военные действия не должны быть останавливаемы».

Наконец и канцлер понял, что союз с Австрией пустая фикция. Империя Франца-Иосифа I в любой момент может принять сторону Англии, и наша армия окажется в ловушке. Телеграмма Горчакова озадачила Николая Николаевича. Он то и дело задавался вопросами: а что подумает Европа, а что подумает султан? Складывалось впечатление, что он сам не рад тому, что надо занимать Андрианополь, точно опасался этого. Скорее всего, великий князь хотел оглушить весь мир внезапным перемирием, и оставить, как он думал, Британию с носом! Ах, наивный, упрямый вояка! Он захотел стать третейским судьёй в давнем споре: Горчаков — Игнатьев, которые оба, каждый на свой лад, как ему казалось, сбивали его царственного брата с панталыку. Николай Николаевич искренне думал, что насолит обоим. Горчаков не станет ревновать государя к Игнатьеву, а Игнатьеву будет обидно, что война окончилась без него. Главнокомандующий никак не мог уразуметь, что дело не в войне — в Проливах, в автономии Болгарии!

Седьмого января паника среди турок достигла апогея. Губернатор и войска бросили Андрианополь на произвол судьбы, взорвав артиллерийские и пороховые склады. В городе, охваченном огнём, начался хаос. Можно себе представить, что творилось в турецкой столице, куда устремились все беженцы. И чем ближе русская армия подходила к Стамбулу, тем настойчивее каждому её солдату хотелось стать свидетелем капитуляции Порты. Капитуляции полной и безоговорочной.

Пять иностранных консулов приехали к генералу Струкову с просьбой скорее занять Андрианополь, чтобы водворить порядок.

— Мусульмане бегут поголовно, — сообщили дипломаты. — Многие из них убеждены, что пришёл конец господству турок на Балканском полуострове.

Девятого января, получив сведения о победоносном шествии нашей армии в Турции, Александр II проводил совещание с Горчаковым и Милютиным, и, пригласив Игнатьева, велел ему немедленно выехать в распоряжение великого князя Николая Николаевича.

— Я опасаюсь, — сказал государь, — что произойдут недоразумения и будут сделаны непоправимые промахи при переговорах с турецкими уполномоченными, которые выехали в наш передовой отряд и отправляются в Казанлык.

«Поздно», — подумал Николай Павлович. По его расчёту, при самом быстром продвижении, на дорогу до Андрианополя, куда к тому времени должна была перебраться главная квартира великого князя, могло уйти десять-двенадцать дней. За это время Николай Николаевич и впрямь мог подписать перемирие.

— Может быть, мне прямо ехать в Константинополь? — предложил он императору, загоревшись мыслью вытребовать у Абдул-Хамида II ключи от турецкой столицы. — По крайней мере, там я не буду подчинён главнокомандующему и смогу влиять на Порту изнутри, восстановив отношения с дипломатическим корпусом. А великий князь пусть занимает Булаирские линии, Галлиполи и господствующие высоты на Босфоре.

— Нет, нет! — запротестовал Александр II. — Я в Ливадии дал великобританскому послу при нашем дворе лорду Августу Лафтусу свое самое торжественное честное слово, что не намерен брать Константинополь.

— Да мы и не будем брать его, — заверил императора Игнатьев. — Мы займём стратегические важные пункты и подвергнем Стамбул осаде, подведя войска вплотную к городу. В такой ситуации турки подпишут любые условия мира. Сверх того, — добавил он решительно, видя, что государь колеблется, — там могут возникнуть такие обстоятельства, которые вынудят нас к боевым действиям и даже вводу войск в Стамбул. Вероломство — основная черта турок.