И тут же мне с улыбкой ответил Клаус Цитрон:

— Это очень хорошо, что Советский Союз согласен теперь на 320 танков. Но посол Хансен не имел полномочий от группы НАТО вести переговоры с советской делегацией и тем более давать согласие на такой параметр. Так что позиция НАТО — 250 танков.

Это был удар ниже пояса, если не хуже. Но таковы суровые законы дипломатической торговли. Разумеется, я немедленно устроил скандал — заявил, что раз так, то все советские подвижки по параметрам недействительны, и мы снова начинаем с исходных позиций. Но все это было не более, как сотрясание воздуха. Слово не воробей: вылетит — не поймаешь. Получилось так, что формально я дал согласие на параметр в 320 танков, а НАТО осталась на своих прежних позициях, хотя и раскрыла карты, что может пойти на такую договоренность. Посол Хансен был весьма уважаемый человек на Конференции, чтобы бросать слова на ветер.

В общем, на воровском жаргоне это называется «приклад» — меня просто «кинули». Но это моя вина. Когда НАТО создала официальный канал для выработки параметров, мне не следовало давать добро генералу Татарникову на создание дополнительного канала без согласования этого вопроса со своими коллегами по «пятерке». И уж во всяком случае не спешить затверждать договоренность Татарников -хансен на «пятерке», а сначала прощупать отношение к ней в НАТО.

Но как бы то ни было, а из— за истории с танками мы в тот день по параметрам не договорились. Позиции сторон выглядели на этот вечер следующим образом.

Порог уведомлений.

НАТО — 12 тыс. человек и 270 танков.

ОВД — 14 тыс. человек и 330 танков.

Соглашение было очень близко. Но все могло случиться в последнюю минуту. Серьезно беспокоила ситуация с танками — поля для маневра у меня не было.

В посольстве ждала телеграмма от Ковалева: сообщите, какие конкретно вопросы всё еще остаются несогласованными и каковы перспективы их развязок.

По телефону Г.С. Сташевский, который курировал наши вопросы в МИД, сказал:

— Проси больше — дадут. Сам Горбачев следит за твоими переговорами. Ковалев ему дважды в день докладывает.

Мы послали телеграмму в Москву, что все принципиальные разногласия решены. В рабочих группах завершается отработка технических деталей. Несогласованными остаются цифровые параметры уведомления, наблюдения и квота инспекции. Имеющиеся директивы позволяют выйти на взаимоприемлемую договоренность практически по всем параметрам, за исключением, возможно, танков. Поэтому мы просим разрешить делегации снизить параметр уведомления до 275 танков. А в качестве резерва попросили на всякий случай еще одну инспекцию.

Стояла уже глубокая ночь. Неожиданно в кабинет зашел генерал Татарников с черной папкой. Там была шифровка от Ахромеева:

Передайте Олегу Алексеевичу мою личную просьбу не давать согласия на параметр уведомления ниже 13 тысяч человек. Иначе мы раскроем все наши дивизии.

— Хорошо, — сказал я,— сообщите маршалу, что ниже 13 тысяч мы не пойдем.

Ранним утром в воскресенье 21 сентября снова собралась стокгольмская «пятерка». Торговлю начинает Клаус Цитрон. Он говорит, что всю ночь группа НАТО совещалась и последняя уступка, которую они могут сделать — это 12,5 тыс. человек. Я отвечаю, что мы тоже всю ночь советовались с Москвой и наше последнее слово — 13 тысяч, и ни на одного солдата меньше.

Пререкались долго. Наконец Цитрон сдался и сказал, что НАТО даст условное согласие на 13 тысяч, если удастся найти взаимоприемлемый параметр по приглашению наблюдателей. Но здесь проблем не возникло. Очень быстро мы договорились о пороге в 17 тысяч человек.

Теперь перешли к танкам. Майкл Идес предложил 280. Я — 320. В группе оживление — дело двинулось. НАТО делает очередной шаг — 290. Я продолжаю стоять на 320. Идет долгий спор, и кто— то просит прерваться на полчаса, чтоб посоветоваться в группах и со столицами.

В Москву мы, конечно, не звонили, но, вернувшись на «пятерку», я сказал: Москва настаивает на 310, и это наше последнее слово. Английский посол тут же говорит: давайте пополам — 300. Я отвечаю, что не имею полномочий. Снова идут препирательства, и снова перерыв. В общем, 300 танков для нас было приемлемо. Но это крайний предел — запасных позиций нет, а на просьбу дать нам еще 10 — 20 танков для торговли Москва не ответила. Поэтому я предложил: давайте пока остановимся на 300 — 310 танках и займемся квотой инспекции. Может быть, договоренность по квоте поможет нам решить расхождения по танкам.

Перешли к квоте инспекции. Но и здесь очень скоро образовался затор. ОВД упорно стояла на 2 инспекциях, а НАТО — на 4. Снова одни и те же доводы, упреки, громкие слова, что ни на шаг сдвинуться нельзя.

В один из коротких перерывов меня отозвал в уголок Клаус Цитрон.

— Олег, — сказал он, — надо как— то искать выход из этого тупика. Мы сможем пойти вам навстречу по инспекциям, если вы уступите по танкам. Как бы ты отнесся к такой комбинации — 3 инспекции и 300 танков?

Я ответил ему, что, если НАТО официально предложит эти цифры на «пятерке», я сообщу о них в Москву с рекомендацией поддержать такую договоренность. Большего я обещать не могу.

* * *

Этот азартный дипломатический торг прервал телефонный звонок из советского посольства. Меня просили срочно приехать, так как из Москвы пришли важные указания.

— По параметрам? — спросил я.

— Нет, хуже.

Я помчался в посольство — благо до него можно было добраться за 10 — 15 минут. Шифровальщик положил передо мной телеграмму.

Во время переговоров в Вашингтоне госсекретарь Шульц предложил, чтобы советская и американская делегации на Стокгольмской конференции вступили в контакт и в срочном порядке проработали оставшиеся нерешенные вопросы, особенно об уведомлении и приглашении наблюдателей. Министр поручает Вам вступить в контакт с этой целью с главой американской делегации в Стокгольме и действовать на основе имеющихся директив.

Я ошалело смотрел на подпись: «А. Ковалев». Ну и что мне теперь делать? Проблем с уведомлением и приглашением наблюдателей нет, параметры фактически согласованы. Разумеется, мы постоянно держали в уме вопрос — что происходит в Вашингтоне? Как раз в эти дни там проходили встречи Шеварднадзе с Шульцем. Конечно, главной темой у них было дело «Данилофф — Захаров». Но они должны были поговорить и о Стокгольмской конференции. Просто не могли не поговорить. Вот только о чем договорятся?

Еще 19 сентября я осторожно спросил посла Берри, что он думает о перспективах переговоров в Вашингтоне и Нью— Йорке. Он улыбнулся и сказал:

— Для нас главное — это Данилофф. Поэтому я не удивлюсь, если через 20 минут после встречи с Шеварднадзе Шульц выскочит из кабинета с красным от гнева лицом и галстуком на плече.