Павел покосился по сторонам. Эта искорка в глазах его товарищей по несчастью! Она была еще совсем недавно! Мерцала! Но сейчас она погасла. Люди уныло стояли, опустив головы в низ. По строю начал гулять шорох недовольных фраз. Зэки бормотали, вторя Мохову:

– А, вот так?!.. Подохнуть, значит, тут… на лесоповале… и то в честь!

– Да, спасибо… и работой-то обеспечить не смогут!

– А… что будет со мной? У меня ж… на воле инвалидность была… мне-то что теперь…

– А я вообще работать не буду… пошли они на… со своим искуплением! Мне искупать-то и нечего… сволочи…

Мохов не обращал внимания на шепоток. Павел понял – этот человек, начальник лагеря, не так прямолинеен, как кажется на первый взгляд. Он что-то пытается скрыть. В его словах заложен подтекст. И он голодных, уставших и обозленных зэков, провоцирует на протест. На неповиновение. Но зачем? Зачем ему это было надо, Павел пока не понимал. А начальник лагеря, замолчав, прислушивался к разговорчикам в строю. Покачав головой, Мохов махнул рукой и довольный продолжил:

– Ну, а чтобы, как говорится, от слов перейти к делу, готов выслушать ваши вопросы. Ваши требования и ваши жалобы. А потом уже к остальному!

И тут же на начальника лагеря из толпы посыпались претензии зэков:

– Они человека расстреляли ни за что!

– Они не кормили нас по норме!

– У меня ноги околели, а как я работать с обмороженными ногами буду?! Мне в санчасть надо!

Мохов слушал каждую жалобу и утвердительно кивал на человека, который говорил о своей проблеме. Недовольных выводили два солдата и уводили в другую колонну. Там к жалобщикам подходили офицеры и записывали фамилии и претензии. Заставляли расписываться в каких-то бумагах. Эта часть спектакля продолжалась довольно долго. Из общей массы этапа вышло порядка сорока человек. Некоторые, словно почувствовав послабление, вели себя откровенно вызывающе. Один из заключенных даже крикнул:

– Да вы сюда давайте мне прокурора! Что вы со своей бригадой?! Мне пересмотр дела нужен!

Мохов все эти выходки, как ни странно, терпел и не позволял своим подчиненным затыкать арестантам рты. Так бы все и продолжалось. И не известно, сколько бы еще жалоб пришлось выслушать конвоирам и начальнику лагеря, но произошло неожиданное.

Справа послышался резкий стук и скрип. Затем странное посвистывание и вновь стук. На плац перед изумленными арестантами вышли еще несколько зэков. Это были обитатели лагеря. Они катили тачки, несли круглые и здоровые бревна. Было этих зэков человек двадцать. Все, как торжественная процессия на параде 1 мая, маршировали в ногу, шли по плацу стройными рядами.

На вновь прибывших арестантов это подействовало как шок. Павел и его товарищи, затаив дыхание, а некоторые, открыв рты, наблюдали за этой страшной процессией. Когда строй «местных» зэков оказался в центре плаца, раздалась команда:

– Стой! На строй в колонну по четыре становись! Раз, два!

«Демонстранты» послушно бросили бревна и тачки и, развернувшись, словно хорошо натренированные муштрой солдаты, отошли на три шага назад. Павел покосился через спину соседа. Он увидел Фельдмана. Он увидел глаза этого человека. Он увидел и понял, о чем он, этот странный человек, говорил ему там, на привале в разрушенной церкви!

– Господи! Господи, наставь меня на путь истинный! – почти неслышно прошептал Павел.

Он закрыл глаза и попытался задержать дыхание, чтобы услышать ответ. Но отозвалось лишь сердце! Гулкие удары. Тук, тук. Тук, тук!

«Отсчет. Обратный отсчет жизни! Нет, этого не может быть! Неужели так стучит обратный отсчет?» – в страхе подумал Павел.

Вновь раздался голос Мохова. На этот раз начальник лагеря говорил угрожающе, без мажорных ноток в голосе:

– Ну, а сейчас и ваше право доказать, кто на что годится. Все поочередно, кроме тех, кто стоит в этом строю, – Мохов махнул рукой на только что сформированную «колонну жалобщиков». – Должен подойти и по команде офицеров либо поднять бревно, либо прокатить тачку с камнями!!! Потому как вы, не впавшие в жалобную лихорадку, я вижу, честные люди, не опустившие головы и готовые на трудовые подвиги ради искупления вины! Честь вам уже за это и хвала!!! Поэтому!!! На основании ваших показателей, прямо сейчас будут сформированы пять бригад! Которые уже завтра выйдут на работу и которые уже сегодня пойдут в баню и получать паек в долг! Итак, из колонны по очереди вы должны будете выйти и показать, на что вы способны! Всем все ясно?!!! – вопрос канул в темноту плаца.

Было слышно, как скрипит снег под валенками конвоиров. Тишина. Строй новеньких узников замер. «Жалобщики» стояли и не знали, как реагировать на это объявление. Они с недоверием косились на своих товарищей, оставшихся в строю. К колонне медленно и степенно подошли четыре офицера в полушубках. Они, лениво расхаживая вдоль строя, тыкали пальцем и кричали:

– Ты к тачке!

– Ты к бревну!

– Ты к тачке!

Арестанты испуганно выходили из строя и бежали к середине плаца, где будущим работникам зоны нужно было доказать свое «умение» работать. Кто-то хватал бревно. А кто-то опускался к тачке. Один здоровенный мужик, схватив неотесанную лесину, словно хрупкую женщину, поволок ее к углу плаца. Два конвоира с трудом догнали этого лагерного Геракла и, заставив его бросить бревно, отвели назад.

– Принять в третью бригаду! – прозвучал приговор.

Здоровяк радовался как ребенок. Он улыбался, и чуть было не плясал на плацу от счастья. Но таковых оказалось единицы. Большинство поднять бревна не могли, ни в одиночку, ни даже вдвоем. Офицеры внимательно смотрели, как пыжатся новенькие зэки, и после неудачных попыток отправляли «хилых» арестантов «попробовать себя» в катании тачки. Кто-то с уверенностью двигал нагруженную камнями тележку, а некоторые и с этим лагерным инвентарем не могли справиться. Совсем немощных отгоняли в угол плаца. Два солдата мазали им на одежде кистью с известкой вторую полосу…

«Вторая полоса… вторая полоса, что это значит? Что значит? Мне тоже должны намазать вторую полосу,… а может, это отметки о кругах ада? А? Как интересно? Сколько их там по библии было, девять? Вот так быстро вторая…» – подумал Клюфт.

Он увидел, как из строя вышел Оболенский. Старик уверенным шагом двинулся к огромному бревну. Но стоящий рядом со стволом офицер почему-то замахал рукой. Петр Иванович в недоумении остановился. Что говорил энкавэдэшник старику, не слышно. Но по жестам Павел понял – Оболенского не пускают пробовать свои силы. Старика отпихнули и без проверки повели в угол плаца, к толпе хилых и немощных арестантов…

– Ты к тачке… – донеслось до Павла.

Молодой офицер смотрел в упор на него. Клюфт глубоко вздохнул и сделал шаг вперед. Но тут, же остановился и растерянно обернулся. Он взглянул назад. Там, в темноте строя, он нашел глазами Фельдмана. Он качал головой из стороны в сторону…