Он мгновенно узнал Марию, улыбнулся ей прежней мягкой улыбкой:

— Очень приятно вас видеть.

— Мне еще приятней, — улыбнулась Мария. — Вы теперь кандидат медицинских наук. Я должна называть вас по имени-отчеству, а я и не знаю вашего отчества.

Рупик замахал руками:

— Что вы! Зовите меня просто по имени.

— Я так рада, что вы смогли добиться своего. Я ведь помню, как вас притесняли. Теперь у вас все хорошо.

— Спасибо. Но знаете, у еврея все хорошо не бывает. Я написал честную диссертацию, предложил новый метод. Но мне опять пытались вставлять палки в колеса. Мои враги-антисемиты написали анонимное письмо, что все данные моей диссертации выдуманы, что я беру с больных взятки и вообще настроен против советской власти.

Мария поразилась:

— Неужели осмелились на такое?

— Осмелились… Но на мое счастье их письмо опоздало на день. Я защищался в Академии медицинских наук, члены совета единогласно проголосовали «за». А сразу после защиты мне пришлось доказывать, что в анонимном письме не было правды.

Желая перевести неприятную тему разговора, Рупик спросил:

— Ну как Лиля, где она?

— Лилечка все эти годы была в Албании, но скоро должна вернуться. Вы ведь знаете, наверное, что отношения с Албанией прекратились.

— Знаю, конечно. Передайте ей, что я буду рад увидеть ее. А если нужно, помогу устроиться. Ну а теперь займемся вашим здоровьем.

Рупик поставил диагноз «мерцательная аритмия».

Мария настороженно спросила:

— Инфаркта не будет?

— Надеюсь, что не будет. — И врач подробно объяснил ей, что это такое, а затем прописал таблетки новокаинамида и хинидина, добавив:

— Советские препараты намного слабее заграничных, я дам вам немного югославских образцов фирмы «Плива», а вы попросите Лилю привезти вам еще.

На прощанье сказал:

— В случае сильного приступа немедленно приезжайте в приемный покой, скажите, чтобы вызвали меня, а если меня нет, все равно вам введут новокаинамид внутривенно.

— А ложиться в больницу не надо? Мне бы очень не хотелось теперь, так некстати перед Лилечкиным приездом.

— Пока показаний для госпитализации нет. Но если состояние ухудшится, нужно будет лечь.

Два раза Мария приезжала в приемный покой, и оба раза Рупик сам приходил и вводил ей лекарство в вену.

Павел и Нюша замечали, что Мария все чаще держится за грудь у сердца. Она постоянно с нетерпением ждала звонка от Лили. А Лиля звонила редко, ей неудобно было тратить на переговоры деньги Вольфганга. Она уверяла, что скоро приедет, но не знала когда. Мария каждый день суетилась и подготавливала комнату для Лили и внука. Нюша тревожно на нее поглядывала:

— Ты, касаточка, ляжь, ляжь, я, чать, и сама управлюсь. А ты прими свои капли и ляжь.

— Спасибо, Нюша. Что-то мне действительно плохо становится, сердце в груди как будто замирает и бултыхается. Хоть бы до Лилечкиного приезда дожить.

— Ну вот еще! Вестимо, доживешь, касаточка, да еще на внука порадуешься.

— Да, хоть бы еще раз увидеть их… — Мария говорила слабым голосом.

За ночь силы понемногу восстанавливались, и рано утром она уезжала на работу. Павел уходил позже, провожая ее, с тревогой спрашивал:

— Сегодня как? Не надо ехать в Боткинскую?

Она скрывала от него правду и всегда отвечала одно и то же:

— Сегодня мне лучше, не беспокойся.

А он беспокоился, и Нюша говорила ему:

— Павел Борисыч, надо бы Машеньку-то в больницу положить, на сердце больно жалится.

— Да, Нюша, я говорил ей, но она так ждет Лилю с Лешкой и не хочет ложиться, говорит: после их приезда.

— То-то вот то-то и есть, что до их приезда бы надоть — силы подправить.

— Вы правы, но она такая упрямая, говорит, что сама лучше меня все знает.

* * *

Наконец получили от Лили телеграмму, что она прилетает через два дня. Мария пришла в сильное возбуждение и все время думала только о встрече. В конце рабочего дня она вдруг почувствовала резкую слабость, сердце стало биться быстро-быстро с небывалой скоростью, его биение передавалось частыми ударами по всей груди, сотрясалось все тело. Мария попыталась сосчитать пульс, но это было невозможно, он оказался слишком частым. Приняла лекарство, которое носила с собой, не стала ждать, пока оно подействует, вышла на улицу и увидела свободное такси. Надо бы ехать в больницу, но ее, наверное, оставят там, а завтра прилетают Лиля с Лешкой. Нет, она не может быть в больнице в такой день.

Шофер такси, женщина, увидела, что ее пассажирка необычайно бледна и закатывает глаза, сама спросила:

— Может, вас надо отвезти в поликлинику или в больницу?

— Нет-нет, я обязательно должна ехать домой, Красноармейская улица, дом 25.

Шофер покосилась на нее и тронула машину. Мария сидела рядом и растирала грудь у сердца. Уже на самом подъезде к дому она вдруг застонала и боком свалилась на водителя. В первый момент женщина растерялась, поняла, что пассажирке совсем плохо. Но она не могла сразу остановить машину посреди дороги, до дома № 25 оставался еще квартал. У подъезда она первым делом пощупала пульс на шее пассажирки — его не было. Мертвое лицо застывшими глазами уставилось на нее.

Женщина в панике выскочила из машины и позвала лифтершу:

— Это женщина ваш жилец?

Та мельком глянула, не всматриваясь:

— Да, из квартиры пятьдесят семь, на восьмом этаже.

Шофер поднялась на этаж, позвонила. Дверь открыла Нюша:

— Чего хотите?

— Я шофер такси, пассажирку везла из этой квартиры. Ей в машине плохо стало. Она там внизу, а машине.

Сметливая Нюша сразу крикнула:

— Павел Борисыч, Машеньке плохо, она в машине внизу.

Задыхаясь, они кинулись на лифте вниз вслед за шофером. Павел подскочил к машине и резко открыл дверцу, тело Марии качнулось и чуть не выпало. Он схватил ее, еще не понимая:

— Маша, Машенька, Машуня!..

Позади него раздались рыдания Нюши.

* * *

Боже мой, боже мой!.. Когда Лиля не увидела в аэропорту среди встречавших маму, сердце у нее упало от страшного предчувствия. Там в толпе стоял высокий сгорбленный отец, были Августа, Нюша, Алеша. Но где мама?.. Она схватила Лешку на руки, подбежала к ним:

— Где мама?

Павел обнял ее, прижал и затрясся в рыданиях:

— Мамы нет… нет моей Маши…

Ему все казалось, что вот сейчас откроется дверь и войдет Маша, его Машуня… Нет… И ночью ему казалось, что она лежит на соседней кровати… Он вскакивал — ее не было…