Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Лилька, я еще раз хочу сказать, как сочувствую твоей потере. Твоя мама была необыкновенная женщина.
— Спасибо, Риммочка. Я знаю, что ты хороший дружочек.
— Ну а как ты, отходишь понемногу?
— Отхожу, понемногу отхожу.
— Как я рада видеть тебя опять! Когда произошел разрыв с Албанией, мы все так боялись за тебя.
— Да, это было страшно. Мы с Лешкой, сыночком, едва вырвались.
Римма спросила тихо:
— А что с Влатко?
— Арестован он, в тюрьме. — У Лили сразу на глаза навернулись слезы. — Арестовали всех албанцев, кто работал в России. И его забрали.
— Есть о нем какие-нибудь сведения?
— Никаких. Это так же ужасно, как было здесь при Сталине. Даже еще хуже. Я теперь одна, Риммочка, одна.
— Бедная ты моя, бедная. — Римма обняла Лилю. — Так все у тебя хорошо начиналось, так прекрасно складывалось! Но все-таки у тебя есть сын.
— Да, Лешка, скоро пять лет. Устраиваем в детский сад. А ты как? Расскажи о себе.
То и дело к Римме подходили жительницы кооператива, жены писателей, с интересом рассматривали новенькую, Лилю, заговаривали, мешали. Римма оглянулась вокруг:
— Здесь в писательских домах меня все знают, неудобно на улице разговаривать. Это замкнутый круг, муравейник какой-то, сплетни, склоки. Уйдем отсюда, поговорим.
Они уселись за столик в кафе по соседству, Римма заказала кофе и пирожные. Лиля вспомнила, как много лет назад, когда они были еще студентками, Римма вот так же привела ее в кафе-мороженое, и это стало началом их дружбы. Теперь она рассматривала подругу: Римма все еще оставалась привлекательной, хотя пополнела, под кофточкой вырисовывались выпирающие бока, а возле глаз и губ появились морщинки. Лиля подумала: «Началась упорная работа безжалостного времени — над ней, и надо мной тоже». Выглядела Римма настоящей матроной: дорогой костюм, богатые украшения на запястьях, пальцах, шее и в ушах. Она заметила, что Лиля ее рассматривает:
— Что — потолстела? А ему нравится! — И рассмеялась.
— Кому «ему», твоему поэту Доридо?
Римма закурила американскую сигарету, выпустила дым через ноздри:
— Нет, с ним мы разошлись быстро.
— Почему?
— Знаешь, есть любящие супруги, которые восхищены друг другом, как бы играют во взаимное восхищение. Мы с самого начала были не такими. У нас было взаимное недоверие. Характеры у обоих слишком свободные: он лез на всех баб, своих поклонниц, ну, а я не отставала и ложилась под мужиков, своих поклонников. Ребенком мы не обзавелись.
— Ты не хотела?
— Пять абортов от шести мужиков.
— Риммка, да ты что!
— Да-да, пять абортов. А какой от кого — сама не знаю, — Римма хохотнула. — После развода два года гуляла свободная, тогда уж я дала себе волю. Теперь живу с другим, оформляем брак.
— Кто этот другой?
— Тоже писатель, на двадцать лет старше. Знаменитый и богатый. — Римма выставила руку и показала толстый золотой браслет с брильянтами. — Его подарок. Был уже женат раз пять, снова хочет. Мы живем в соседнем с тобой доме. А еще у него есть дом в Тамбовской области, где он депутат. Там есть даже лошадь. Я научилась ездить верхом. Не то чтобы я очень стремлюсь снова замуж, но упускать случай не хочу.
— Ты работаешь?
— Да, в литфондовской поликлинике, рядом. Там-то и нового муженька подцепила. Знаешь, чем я занимаюсь в поликлинике? Аурикулотерапией.
— Что это такое? Я никогда не слышала.
— Это какой-то древнеиндийский или китайский метод лечения всего на свете через ушную раковину.
Лиля даже рассмеялась:
— Через ушную раковину? Как это?
Римма, посмеиваясь, объяснила:
— На ушные раковины якобы проецируется каждая часть тела. Один наш доктор, Изя Шон, раздобыл древнюю схему-карту, в каком участке раковины ноги, руки, голова, грудь. Он повесил в кабинете это древнее изображение уха с проекциями частей тела. Приходит пациентка, какая-нибудь очередная «жопис», и жалуется на боли в ноге, руке, животе. Тогда он показывает ей эту схему, уверяет, что это древнейший и самый верный метод. Она в восхищении: «Ах, как это интересно!» Я ассистентка Шона, прикладываю слабые электроды по схеме к ее уху и держу ток по пятнадцать — двадцать минут.
— И помогает?
Римма звонко рассмеялась:
— В том-то и дело, что помогает. Не лечение, а смех.
— Трудно поверить.
— Я и сама не верю. Но надо знать наших избалованных пациенток. Они приходят в поликлинику от скуки, жалуются на что-нибудь: «Ах, я так измучилась, ах, я так страдаю!..» Ну, Шон им лапшу на уши навешает, и они сидят дуры дурами под током, довольные, глядь — все как рукой сняло.
Лиля рассмеялась:
— Это похоже на шарлатанство.
— Шарлатанство и есть. Это только для изнеженных «жописей». Я даже спрашивала Изю, а где на ушной раковине проецируется жопа? Надо бы им туда побольше тока впустить.
Они вышли из кафе и пошли в сторону Тимирязевского леса.
— Ну, Лилька, а ты что собираешься делать?
— Надо мне устраиваться на работу. Не сидеть же мне на шее у старого отца.
— Хочешь, я поговорю в нашей поликлинике, чтобы тебя взяли? Замглавврача Женя Нечаев у меня в любовниках ходит. Я скажу, он тебя возьмет.
— Нет, Риммочка, после твоего рассказа — не хочу. А ты все такая же развратница.
— А что же? Пока молодая и еще была свободная, в этом деле нельзя останавливаться.
* * *
Лиля всегда помнила своего первого настоящего учителя, доктора Николая Дамье, детского хирурга. Она пошла в Тимирязевскую больницу, смущаясь, ведь шесть лет назад она обманула его: по его просьбе Лилю распределили к нему на работу, а она уехала в Албанию. Теперь она шла просить совета: что он порекомендует ей для работы?
Дамье принял ее сердечно, ни о чем не спрашивал, не упрекал.
— Николай Григорьевич, что бы вы могли мне посоветовать? Я работала терапевтом в русском посольстве, но иногда ассистировала на операциях.
— Значит, какой-то хирургический опыт был? У вас хорошие хирургические руки, нельзя, чтоб такие руки пропадали.
Лиля зарделась от похвалы:
— Опыт был очень небольшой. Но когда посольство закрыли, я вынуждена была просто бежать.
— У вас есть трудовая книжка или какие-нибудь документы о работе?
— В том то и дело, что никаких документов я не успела взять.
— Запросите их из Министерства иностранных дел. Достаньте документ, и я поговорю с моим знакомым в Боткинской больнице.