Таркору. Нам было видно, что там высится колоссальный столб дыма. Самолеты направлялись именно к этому месту, и оттуда слышны были взрывы бомб.

— Что вы такое говорите? — Ритам вспомнил, что, выйдя из дому, ничего не заметил. В его поселке не раздавались леденящие душу звуки сирен, не ощущалось никакой паники и редкие прохожие, как обычно, шли по кирпичным тротуарчикам тихой, затененной молодой апрельской листвой улицы. Никто не спешил в укрытия. Радио передавало рекламные объявления, сдобренные веселой танцевальной музыкой. — Может быть, вы что-нибудь спутали? Я ничего не заметил.

Привратник, самодовольно улыбаясь, молча указал на восток, откуда показались самолеты. Они быстро приближались, и вскоре рев совсем низко пролетевших бомбардировщиков захлестнул Ритама вибрирующим воем.

— Опять?

Улыбка ушла с лица привратника. Он грустно и понимающе посмотрел на искалеченного войной художника — привратник сам был тяжело ранен, у него погиб сын на войне — и отрицательно покачал головой.

— Слава богу, войны еще нет, но там, в лесопарке Таркор, творится нечто непонятное. Этой ночью туда стянуты войска. Вы знаете озеро, которое немного в стороне от дороги, ведущей в Пэм? Там в дни моей молодости бывали гуляния и мы катались на лодочках. Впрочем, вы помоложе и этого уже не застали. Теперь вся эта местность откуплена концерном «Ченснепп-каучук». На берегу Таркорского озера построили институт. Химия. Что-то исследуют. Говорят, теперь ткани будут делать прямо из песка. Из него же будут готовить резину и еще какие-то там вещи. Но не в этом дело. Начиная с прошлой ночи в тех местах происходит черт знает что. Ни одной живой души не осталось в парке Таркор: всех удалили. Войска плотным кольцом опоясали всю округу. Подошли танки и машины с огнеметами. Струями огня заливают здания, в которых еще вчера располагались лаборатории Ченснеппа, а с воздуха на все это сбрасывают бомбы. Самолеты идут волнами, один за другим.

Ритам тяжело опустился на скамейку, на которой сидел вчера с болтливым шофером, приехавшим из Таркора. Смутная тревога охватила художника. Он не мог вот так, сразу, понять, что же происходит. Таркор и черепаха в бельевом фургоне, бомбежка и вроде нет войны. Надо сейчас же попробовать позвонить Карту. Не ответит, наверно… Может быть, проехать к нему?.. Не примет, конечно, ни за что не примет.

— Не понимаю. А вы не спутали чего-либо?

— О нет, господин Ритам! Я поспешил сюда, чтобы сменить Нисута, а сын сейчас же помчался к Таркору. Он у меня пронырлив и любознателен не в меру. Только перед вашим приходом он уехал отсюда. Рассказал мне все, что видел, оставил для меня еду и умчался на завод: ему во вторую смену. Так вот, дальше переезда на дороге, ведущей в Пэм, ему, правда, пробраться не удалось: всюду стояли цепи солдат. От конечной станции метро он уже шел пешком: в сторону Таркора транспорт не пропускают. По шоссе одна за другой проносились пожарные машины. Говорят, их не хватило в столице и команды вызвали из Пэма, Нуви и даже Лонара. Пожарники оберегают парк от огня. Нельзя, чтобы огонь распространился. Уничтожают все только вблизи озера.

— Кошмар какой-то. Да что же уничтожают?

— Никто толком ничего не знает. Мой парень побывал вблизи этого ада: любопытно ему, он, слава богу, не был на войне. Сын говорит: уже на переезде нечем дышать. Дым идет не только вверх, но и стелется по всему лесопарку. Солдаты в противогазах. Самолеты, как в фонтан чернил, влетают в столб дыма и сбрасывают бомбу за бомбой. Черные клубы то и дело становятся багрово-красными.

— Как это все странно. Надо попытаться позвонить господину Карту. Не пойму ничего. Зачем этот фургон из Таркора. И здесь, в Пропилеях, где так много ценного…

— Но вам-то что беспокоиться. Таркор ведь на противоположном конце города.

Ритам встал, собираясь немедленно пойти к телефону, но привратник, услышав доносившиеся из своей комнаты позывные, потащил управляющего к репродуктору.

В десять утра началась передача специального заявления муниципалитета. В нем сообщалось, что техническими причинами была вызвана настоятельная необходимость принять срочные меры к уничтожению испытательного института концерна «Ченснепп-каучук» в Таркоре. Правление концерна обратилось к правительству с просьбой о помощи, которая и была немедленно оказана. Причины, побудившие правление прибегнуть к столь экстраординарным мерам, весьма уважительны, но так как они связаны с производственными секретами фирмы, то не могут стать достоянием гласности.

Проведение операции осуществляется высококвалифицированными военными и не вызовет никаких жертв.

Интересы пайщиков фирмы затронуты не будут.

Очередная выплата дивидендов будет произведена полностью и в надлежащий срок.

Население призывалось к спокойствию.

Спокойствия Ритам не ощущал и поспешил в Пропилеи: ему не терпелось позвонить Карту, хотелось как-то унять охватившую его тревогу, поскорее все выяснить.

Когда художник прошел буковую рощицу и, как всегда, окинул взглядом всю Анфиладу, его охватил ужас. Средневековье исчезло. Даже отсюда, издалека, было видно, что на его месте теперь стоит стройное, блестящее на солнце сооружение.

С тех пор как Ритам потерял ногу, он никогда не передвигался с такой скоростью. Всю Анфиладу — а это не меньше двухсот метров — он пробежал, если можно назвать бегом ускоренное до предела ковыляние на металлической ноге, и уже через несколько минут очутился перед пустырем. Да, у него не помутилось сознание, он не грезил. Средневековья не было. На его месте возвышалась изумительной красоты постройка, как бы выделанная из превосходного перламутра, переливавшая нежными полутонами всех цветов радуги. В теневой стороне постройки стены мягко светились. Впрочем, это были даже не стены. Скорее это было скопление колонн, составленных вплотную друг к другу. Коротких и более длинных. Колонн большего и меньшего диаметра, колонн стройных и величавых в своей непонятности.

Только тот, кто в ясном небе видел сверкание молний, кто видел, как вода превращается в песок, а камни в хлеб, может понять состояние Ритама. Он не мог даже вскрикнуть, не говоря о том, чтобы пошевелиться или тем более предпринять что-либо.

Из охватившего его оцепенения вывела черепаха. Только теперь, немного придя в себя после потрясшего его впечатления, он обратил внимание, что от сияющей постройки шла дорога. Там, где еще вчера были навалены камни и буйно разрастался чертополох, репейник и вереск, теперь сверкала, как стекло гладкая, углубленная в землю полоса. В конце этой полосы, поближе к тому месту, где стоял Ритам, виднелся полутораметровый холмик, который медленно двигался, приближаясь к римской балюстраде. Позади него, как позади дождевого червя, проползшего по мокрой земле, оставалась стекловидная дорожка. От холмика, как от трансформатора, исходило гудение, поверхность его тела