И все же общество Гвенвифар и Элейны было более-менее терпимым; большинство прочих женщин в жизни своей не задумывались ни о чем, кроме следующей трапезы и следующего мотка пряжи. Гвенвифар с Элейной обладали хоть какой-то ученостью, и порою, непринужденно с ними болтая, Моргейна уже почти готова была вообразить, что мирно беседует со жрицами Дома дев.

Гроза разразилась на закате: во дворе, дробно отскакивая от камней, загрохотал град, хлынул проливной дождь, и когда со сторожевой башни сообщили о приближении всадников, Моргейна ни на минуту не усомнилась в том, что это – Артур и его люди. Гвенвифар приказала осветить двор факелами, и очень скоро Каэрлеон был уже битком набит конями и воинами. Королева загодя посовещалась с Кэем, и к ужину забили не козленка, а целую овцу; так что на огне жарилось мясо и кипел бульон. Большинство воинов легиона встали лагерем на внешнем дворе и в поле; и, как и подобает полководцу, Артур сперва позаботился о размещении своих людей и о том, чтобы коней поставили в стоила, и только потом поспешил во внутренний дворик, где ждала его Гвенвифар.

Под шлемом голова его была перевязана, а сам он слегка опирался на руку Ланселета, однако от расспросов жены Артур небрежно отмахнулся.

– Да небольшая стычка: юты вздумали поразбойничать. Союзные саксы уже почти очистили от них берег, когда подоспели мы. Ха! Пахнет жареной бараниной… да это магия, не иначе; вы же не знали, что мы возвращаемся?

– Моргейна сказала мне, что вы вот-вот будете; так что и подогретое вино есть, – отозвалась Гвенвифар.

– Ну и ну: великое это благо для изголодавшегося воина – сестрица, наделенная Зрением, – промолвил Артур, жизнерадостно улыбаясь Моргейне; улыбка эта болезненно подействовала ей на нервы, и без того расшатавшиеся, а голова разболелась еще сильнее. Артур поцеловал сестру – и вновь обернулся к Гвенвифар.

– Ты ранен, муж мой, дай, я позабочусь о тебе…

– Нет-нет, говорю же тебе, сущие пустяки. Ты же знаешь, крови я теряю немного, пока при мне эти ножны, – отмахнулся он. – Ну, а ты-то как, госпожа, спустя столько месяцев? Я надеялся, что…

Глаза королева медленно наполнились слезами.

– Я опять ошиблась. Ох, лорд мой, а ведь на этот раз я была так уверена, так уверена…

Артур сжал ее руку в своих, искусно скрывая разочарование при виде горя жены.

– Ну, право, полно; пожалуй, придется нам попросить у Моргейны какой-нибудь амулет для тебя, – небрежно промолвил он, глядя, как Мелеас приветствует Грифлета супружеским поцелуем и гордо выпячивает округлившийся живот, – и на лице его на миг обозначились мрачные складки. – До старости нам с тобой еще далеко, моя Гвенвифар.

«Но и молодой меня не назовешь, – подумала про себя Гвенвифар. – Большинство знакомых мне женщин, за исключением разве незамужних Моргейны с Элейной, к двадцати годам уже обзавелись славными сыновьями и дочерьми; Игрейна родила Моргейну в пятнадцать лет, а Мелеас всего четырнадцать с половиной, не больше!» Она пыталась держаться спокойно и непринужденно, однако душу ей истерзало чувство вины. Что бы уж там еще ни делала королева для своего господина, первый и основной ее долг – подарить мужу сына; и долг этот она не выполнила, хотя и молилась до ломоты в коленях.

– Как моя дорогая госпожа? – улыбаясь, Ланселет поклонился королеве, и она протянула ему руку для поцелуя. – В который раз возвращаемся мы домой и обнаруживаем, что ты похорошела еще больше. Ты – единственная из дам, чья красота с годами не меркнет. Я начинаю думать, что так распорядился сам Господь: в то время как все прочие женщины стареют, толстеют и блекнут, ты остаешься ослепительно-прекрасной.

Гвенвифар одарила его ответной улыбкой – и утешилась. Пожалуй, оно и к лучшему, что она не забеременела и не подурнела… от взгляда ее не укрылось, что на Мелеас Ланселет глядит, чуть презрительно изогнув губы: мысль о том, чтобы предстать перед Ланселетом сущей уродиной, казалась ей просто кощунственной. Даже Артур выглядел не лучшим образом: можно подумать, он так и спал в одной и той же измятой тунике на протяжении всего похода, и заворачивался в добрый, изрядно поношенный плащ в слякоть и дождь, и непогоду; а вот Ланселет свеж и бодр: плащ и туника безупречно вычищены, точно владелец их принарядился к пасхальному пиру; волосы подстрижены и аккуратно расчесаны, кожаный пояс ярко блестит, орлиные перья на шапочке сухи и даже не поникли. «А ведь он больше похож на короля, нежели сам Артур», – подумала про себя Гвенвифар.

Служанки принялись обносить вновь прибывших круглыми блюдами с хлебом и мясом, и Артур привлек жену к себе.

– Иди-ка сюда, Гвен, садись между Ланселетом и мной, и мы потолкуем по душам… давненько не слышал я иного голоса, кроме мужских, грубых и хриплых, и не вдыхал аромата женского платья. – Артур погладил женину косу. – Иди и ты, Моргейна, посиди со мной рядом; я устал от войны и походов, хочу послушать дамские сплетни, а не солдатскую речь! – Он жадно вгрызся в ломоть хлеба. – То-то славно вновь отведать свежеиспеченного хлеба; до чего же мне опротивели жесткие галеты и протухшее мясо!

Ланселет обернулся к Моргейне, одарил улыбкой и ее.

– А как поживаешь ты, кузина? Я так понимаю, из Летней страны, или с Авалона, вестей по-прежнему нет? Есть тут еще кое-кто, кто порадовался бы новостям: мой брат Балан.

– Вестей с Авалона я не получала, – отозвалась Моргейна, чувствуя на себе взгляд Гвенвифар; или это она смотрит на Ланселета? – Однако и Балана я не видела вот уже много лет; пожалуй, его новости посвежее моих.

– Он вон там, – сообщил Ланселет, указывая на пирующих в зале. – Артур пригласил его сюда как моего родича; с твоей стороны было бы куда как любезно отнести ему вина с нашего стола. Как любой мужчина, он весьма порадуется женскому вниманию, даже если женщина эта – его родственница, а не возлюбленная.

Моргейна взяла со стола на возвышении один из кубков – тот, что из рога, отделанного деревом, – и дала знак слуге наполнить его вином. А затем, неся кубок в ладонях, обошла стол кругом, не без удовольствия ощущая на себе взоры рыцарей, даже при том, что знала: после стольких месяцев похода так они смотрели бы на любую изысканную, нарядно одетую женщину, и никакой это не комплимент ее красоте. По крайней мере, Балан, ее кузен, почти что брат, не станет пялиться на нее так жадно.

– Приветствую тебя, родич. Ланселет, брат твой, посылает тебе вина с королевского стола.

– Молю тебя пригубить первой, госпожа, – учтиво отозвался Балан, и тут же изумленно заморгал. – Моргейна, да это ты? Я тебя едва узнал: знатная дама, да и только! Я-то тебя всегда представлял в платье, как на Авалоне носят; но ты воистину похожа на мою мать как две капли воды. Как Владычица?

Моргейна поднесла кубок к губам: при здешнем дворе это было знаком учтивости, и только; но сам обычай, по всей видимости, восходил к тем временам, когда дары короля приходилось отведывать на глазах у гостя, ибо случалось и так, что владыкам-соперникам подсыпали яду. Молодая женщина вернула гостю кубок, Балан жадно отхлебнул вина – и вновь поднял глаза.