Первые имперские гонения, с которыми церковное предание связывает мученическую кончину Петра и Павла, начались на десятом году правления Нерона, в 64 г. по Р.Х., по инициативе того самого императора, к правосудию которого Павел, будучи римским гражданином, апеллировал перед иудейским судом. В отличие от последующих гонений, гонения Нерона были вызваны не только религиозными причинами; толчком к их началу послужила трагедия, вину за которую сознательно возложили на ни в чем не повинных христиан. Трудно представить себе людей более не похожих друг на друга, чем безупречный и благороднейший Павел и низкий, отвратительный тиран Нерон. Славные первые пять лет правления Нерона (54 — 59), когда император прислушивался к мудрым советам Сенеки и Бурра, лишь резче оттеняют ужас последних девяти лет (59 — 68). Историю жизни Нерона мы читаем со смешанным чувством презрения к его глупости и отвращения к его преступлениям. Мир казался ему комедией и трагедией, в которых ему принадлежит главная роль. Он безумно жаждал рукоплесканий толпы; он играл на лире; он пел свои оды за ужином; он сам управлял своей колесницей в цирке; он выходил на сцену как мимический актер и заставлял знатных людей инсценировать или изображать в виде живых картин самые непристойные греческие мифы. Но трагик в душе Нерона одержал верх над комиком. Он совершал одно преступление за другим, так что его чудовищная развращенность стала притчей во языцех. Он убил собственного брата (Британника), мать (Агриппину), двух жен (Октавию и Поппею), учителя (Сенеку) и многих видных римлян и на тридцать седьмом году жизни покончил с собой. Его смерть стала позорным концом династии Юлия Цезаря, а власть над империей перешла в руки удачливых солдат и авантюристов.[520]

Для такого демона в человеческом обличье убийство множества ни в чем не повинных христиан было приятным развлечением. Удобный случай для этого дьявольского зрелища представился после сильнейшего пожара в Риме — самого разрушительного и пагубного в истории города. Пожар начался в ночь с 18 на 19 июля[521] в деревянных строениях юго–восточного конца Большого Цирка, близ Палатинского холма.[522] Раздуваемый ветром огонь не поддавался никаким усилиям пожарных и солдат и неослабно бушевал шесть дней и семь ночей. [523] Затем пожар начался в другой части города, близ Марсова поля, и за три дня выгорели еще два городских квартала.[524]

Причиненный пожаром ущерб не поддавался исчислению. Из четырнадцати кварталов, на которые был поделен город, уцелели только четыре; три, в том числе весь центр города от Цирка до Эсквилинского холма, превратились в руины; остальные семь в той или иной степени пострадали; древние храмы, монументальные сооружения царских, республиканских и имперских времен, накопленные за многие века богатейшие произведения греческого искусства — все превратилось в прах и пепел; люди и животные сгинули в пламени, и столица мира превратилась в подобие кладбища, где миллион людей оплакивал безвозвратно утраченные ценности.

Вероятно, эта ужасная катастрофа стояла перед глазами апостола Иоанна, когда он помещал в Апокалипсис погребальную песнь о падении имперского Рима (Отк. 18).

Причины пожара окутаны тайной. В народе ходили слухи, что пожар устроил Нерон, которому захотелось насладиться страшным зрелищем горящей Трои и потешить свое тщеславие — отстроить Рим в еще большем великолепии и переименовать его в Нерополь.[525] Когда начался пожар, император находился на побережье, в своем родном городе Анции; он вернулся в Рим в тот момент, когда бушующая стихия достигла его собственного дворца, и приложил все силы к тому, чтобы остаться в городе, а затем исправить все разрушения — восстановительные работы продолжались и после его смерти, — не забыв при этом построить на месте своей частично разрушенной временной резиденции (domus transitona) «золотой дом» (domus aurea), который и по сей день остается чудом архитектурного великолепия и экстравагантности.