— Потому что ко мне приезжала миссис Гудчайлд, объяснила, что учинил Тони с их ребенком, и спросила, не могу ли я засвидетельствовать в суде отсутствие у Тони интереса к своей дочери. Учитывая безвыходность ситуации, в которой оказалась миссис Гудчайлд, и узнав, что Тони разыгрывает в суде роль «заботливого отца», я почувствовала потребность свидетельствовать о, скажем так, полном отсутствии в прошлом у Тони родительского интереса.

— Но разве не могло случиться, что за двенадцать лет, прошедших после рождения вашей дочери, отношение мистера Хоббса к отцовству изменилось? Особенно когда имеешь дело с женщиной, которая угрожает физической расправой…

— Мисс Ффорде, — вмешался Трейнор, — на этот вопрос свидетель ответить не может.

— Простите, Ваша честь. Вы сегодня привели сюда дочь, миссис Гриффитс?

— Господи, нет, конечно. Я не хочу подвергать ее подобному воздействию, а тем более выставлять напоказ.

— Я рада и поздравляю вас с тем, что вы так отзывчивы, так беспокоитесь о других людях.

— И как я должен реагировать на это, мисс Ффорде? — спросил Трейнор.

— Еще раз прошу прощения, Ваша честь. Вопросов больше нет.

Как только Бренда Гриффитс покинула зал, Трейнор выразительно посмотрел на часы и сказал:

— Поскольку это был последний свидетель со стороны ответчика, переходим к прениям сторон.

Но я не слышала прений, не говоря уж о репликах и о препирательствах с судьей Люсинды Ффорде, доказывавшей, что именно она (как представитель истца) имеет право на заключительное слово. Нет, я никуда не ушла, продолжала сидеть на своем месте, с которого прекрасно было слышно все, что говорили барристеры и судья. Я просто отключилась. То ли потому, что меня продолжал мучить стыд из-за Элейн Кендалл, которую я вытащила сюда. То ли наступило эмоциональное истощение. А может, я уже дошла до предела и просто уже не могла больше выслушивать, как вновь и вновь муссируется одно и то же, одно и то же. Как бы то ни было, я сидела как болванчик, глядя в пол, желая отключиться и ничего слышать. И мне это удалось.

Найджел Клэпп пихнул меня в бок локтем. Говорил Трейнор:

— Стороны высказались, все свидетели опрошены, и суд удаляется для принятия решения. Прошу всех собраться здесь через два часа.

Я мигом вернулась в реальность. Вытянула шею в сторону Мейв и зашептала:

— Если он сообщит решение через два часа, значит ли это, что он уже его написал, в общем и целом?

— Может быть… — Мейв говорила с трудом, как будто из нее выпустили воздух. — А может, он собирается сейчас поднажать, чтобы завтра не приходить на работу. Знаю, звучит прозаично, но это правда. Он знаменит тем, что умеет работать быстро.

— Особенно если уже принял решение.

— Да. Боюсь, что так.

К нам подошла Роуз Китинг. Она наклонилась ко мне и, успокаивая, положила руку на плечо:

— Как вы, дорогая?

— Почти жива. Как Элейн Кендалл?

— Она держится. Просто молодец. Я отвезу ее домой в Кроли. Не хочу отпускать ее одну.

— Это правильно, — сказал Найджел. — А я провожу миссис Гриффитс до Паддингтона.

— Вы успеете вернуться к объявлению решения? — обеспокоилась я.

— Конечно. Вы выдержите еще два часа?

Я окинула взглядом зал суда. Там, напротив нас, сидела Диана Декстер. Неподвижная. Прямая. На лице — странная смесь ярости и скорби. Рядом с ней я увидела Тони. Он что-то с жаром шептал ей на ухо, пытаясь в чем-то убедить. После сегодняшних разоблачений у них, похоже, все пошло наперекосяк. Разоблачений, которые никогда не выплыли бы на поверхность, не попытайся эти двое похитить моего ребенка. Я была загнана в угол, у меня не оставалось другого выхода. Пришлось нанести удар, которого они явно не ожидали. И Мейв, и Люсинде Ффорде тоже пришлось покопаться в грязи, чтобы опорочить и уничтожить противника. А теперь мы все сидим здесь, как пленники в ожидании приговора судьи — иссякшие, выдохшиеся, уничтоженные. В такой войне не бывает победителей. Из нее все выходят побежденными, все выглядят низкими, отвратительными.

Я положила руку на плечо Мейв:

— Что бы теперь ни случилось, я просто не могу выразить, как я вам благодарна.

Она встряхнула головой:

— Я не хочу лукавить, Салли. По-моему, у нас все плохо. Трейнор явно был не восторге от нашего финального залпа. Особенно от бедняжки Элейн Кендалл.

— В этом виновата только я, я одна. Мой гениальный упреждающий маневр.

— Нет, маневр был правильный. И то, что она рассказала, следовало рассказать. Мне нужно было бы самой зачитать ее письменные показания, учитывая ее эмоциональное состояние. Это моя работа, и я ее плохо выполнила.

— Еще целых два часа… вы что будете делать?

— Зайду к себе, в Чемберс. А вы?

Я забрала сестру, мы по мосту перешли на другой берег и отстояли очередь за билетами на Лондонское Око[54]. Нам повезло, мы купили два билета. Мы поднимались вверх, к облакам, и город расстилался под нами со всех сторон, как старинная карта мира, глядя на которую начинаешь верить, что мир плоский и можно увидеть, где кончается город и начинается бездна. Сэнди смотрела на запад — на Дворец, Альберт-Холл, буйную зелень Кенсингтон-Гарденз, великолепные строения Холланд-Парка и дальше, туда, где простирались бескрайние пригороды.

— Ты говорила, этот город бывает прекрасным, — сказала она. — Но, по-моему, он просто мрачный.

— Как и большая часть нашей жизни, не так ли?

Выбравшись наконец из исполинского колеса обозрения, мы купили мороженого и стали похожи на двух туристок, наслаждающихся свободой от повседневных забот. Потом по мосту Ватерлоо вернулись на Стрэнд и вошли в здание Высокого суда — в последний раз.

На обратном пути мы примолкли и не обменялись ни словом до самого суда. Только в дверях Сэнди спросила:

— Можно, когда будут читать решение суда, я сяду рядом с тобой?

— Мне бы этого хотелось.

Тони и его команда уже сидели на своих местах, когда мы вошли. Но я обратила внимание, что Диана Декстер теперь сидит рядом с их адвокатом. Мейв была рядом с Найджелом в первом ряду. Никто не приветствовал друг друга. Никто не сказал ни слова. Мы с Сэнди уселись. Я сделала несколько глубоких вдохов, стараясь успокоиться. Но в этом зале не было ни одного спокойного человека. Все было пропитано страхом.

Прошло пять минут, десять. Все это время мы сидели в полной тишине. А что еще можно было сделать? Наконец вошел секретарь. И все встали. Трейнор медленно вошел, направился к своему креслу, сжимая папку в длинных изящных пальцах. Поклонился. Сел. Мы поклонились. Сели. Он открыл папку. Он начал читать.