Далее. Бумагу, содержание которой Лахнер якобы сообщил прусскому послу, князь диктовал ему вечером накануне разжалования его – тогда лже-майора Кауница – в простого гренадера. Гехт, как рассказывает князь, уверял, будто видел Лахнера в посольстве утром. Когда это могло быть? Только в день возвращения в казармы. Но пусть князь спросит Фрейберга, пусть обратит внимание на оба показания графини фон Пигницер, на первое и дополнительное: везде он может убедиться, что он, Лахнер, все утро и весь день провел у графини в обсуждении плана перестройки зала. Значит, фактически обвинение безосновательно.

Остается третий пункт: никакого посещения дипломатов не было, он, Лахнер, просто выдумал его. Это, разумеется, просто смешно: тех подробностей, какие сообщил Лахнер, не придумаешь. Но пусть князь вспомнит: неужели дальнейшая политика держав не согласовалась с докладом о мыслях высказанных на совещании?

Наконец, имеется еще один факт, который разбивает в прах все обвинение. Этот факт заключается в следующем. Раз Лахнер сообщил прусскому послу содержание тайных бумаг, значит, он был тайным прусским агентом. Но как же в таком случае он решился затеять ссору с прусским атташе и как же этот атташе снизошел до дуэли со шпионом своего посольства? Правда, дуэли помешали, но ведь об этом ходатайствовал сам князь Кауниц. Но теперь, когда им пришлось снова встретиться, дуэль состоялась и Ридезель убит. Как же после этого верить, что он, Лахнер, действительно был прусским шпионом?

Князь развел руками и вынужден был согласиться, что гренадер совершенно прав: более очевидную несообразность трудно было придумать. Чувствуя себя виноватым, князь снизошел до того, что подал руку простому рядовому, и сказал, что постарается не остаться в долгу.

Поговорив еще раз с Вестмайером, который должен был рассказать ему во всех подробностях обстоятельства дуэли с Ридезелем, расспросив кое о чем баронессу фон Витхан, пробывшую несколько дней в лагере вместе с дедом, Кауниц отправился в Вену.

Всю дорогу Венцель фон Кауниц думал о том, как бы ему изловить обманувших его негодяев. В том, что ими были Ример и Бонфлер, он почти не сомневался. Но теперь князю нужны были бесспорные, очевидные доказательства.

Вдруг посреди своих размышлений Кауниц хлопнул себя по лбу: ему с необыкновенной яркостью вспомнился один факт, в свое время мало обративший на себя его внимание.

Из Лондона привезли заказанные князем шкафы. Князь работал в кабинете с Бонфлером, а истопник Гаусвальд возился с печью. Кауниц подошел к шкафам и спросил Гаусвальда как опытного механика, видал ли он когда-нибудь такие изделия. Гаусвальд презрительно ответил, что перевидал много разных секретных механизмов, что для него нет никаких тайн и ему так же легко открыть этот шкаф, как простой комод.

– Как же я сам не подумал об этом, – проворчал канцлер.

Память, составлявшая выдающееся свойство знаменитого Венцеля фон Кауница продолжала подсказывать все новые и новые штришки. Ему вспомнился разговор с Лахнером по поводу причин сдачи студентов в солдаты. Кауниц, со слов Римера, заявил, что студенты устраивали серенады графине-сестре. Лахнер ответил тогда, что Ример хотел отбить у студента Гаусвальда любимую девушку, для чего подстроил всю эту ловушку. Ведь дядя Гаусвальда, истопник его светлости, ввел племянника в заблуждение, сообщив, будто никого из княжеской семьи нет дома.

Теперь все это казалось правдоподобным. Ну конечно! Истопник Гаусвальд тоже принадлежал к банде мошенников и с его помощью была разгадана тайна секретных шкафов.

«Ну, погодите же, мерзавцы!» – с угрозой думал князь.

На второй день он уже подъезжал к своему дворцу. Завидев княжескую карету, вся челядь бросилась к нему навстречу во главе с Римером и Бонфлером. Ример подобострастно поддерживал князя под локоток, когда тот выходил из кареты, а Бонфлер с низким поклоном протянул руку за портфелем.

Но, против обыкновения, князь резко отдернул портфель и буркнул:

– Не надо! Я сам.

Еще подъезжая к дому, князь из окна внимательно смотрел на дожидавшихся Римера и Бонфлера, и теперь их лица представились ему в совершенно новом виде.

«Как я мог раньше не замечать, сколько жестокости и лицемерия в лице Римера, какой подлой хитростью дышит взор Бонфлера?» – думал он, направляясь в сопровождении Римера и Бонфлера прежде всего в кабинет.

Там он тщательно запер принесенный портфель в один из шкафов, а затем, переодевшись с дороги, отправился на половину сестры.

– Дело нечисто, Ример, – озабоченно сказал Бонфлер дворецкому, когда они остались одни. – Князь что-то узнал, он подозревает нас.

– Да полно вам, – отмахнулся от него Ример. – С чего князю подозревать нас? Просто дела не веселят его, только и всего.

– А вы заметили, что он не отдал мне портфель, а сам запер его в шкаф?

– Очевидно, в портфеле находились секретные документы.

– А разве прежде у него были от меня секреты?

– А вы вспомните, как вдруг князь почтил своим доверием этого проныру Лахнера, а вас почти совсем отстранил. И все-таки все осталось по-старому… Нет, это вы пустое говорите. А вот о чем нам действительно следовало подумать: вы говорили, что князь пронюхал о перемене образа мыслей императрицы относительно баварской войны и отправился в лагерь к императору, чтобы посоветоваться с его величеством. Очевидно, они придумали там что-нибудь новенькое, и в портфеле у князя имеются последние проекты соглашений – вообще что-либо, за что наши друзья дадут хорошую мзду.

– Вы правы, об этом следует подумать. Но теперь, после отозвания прусского посла, дело стало гораздо опаснее. Сноситься через третьих лиц…

– Дорогой Бонфлер, посредник не опасен нам, потому что он и сам рискует. Да кроме того, я думаю, нам вообще надо прекратить нашу деятельность. У нас с вами уже составилось по кругленькой сумме; Гаусвальд только и мечтает, как бы ему уехать на родину. Зашибем мы втроем еще несколько монет – ведь за эти бумаги нам очень дорого заплатят – и исчезнем. Один за другим мы откажемся от службы да и заживем припеваючи.

– А не кончить ли на том, что у нас имеется?

– Рановато. Я знаю, что вам не хватает нескольких тысяч для покупки заветного именья, мне же предстоят большие расходы на свадьбу Неттхен. Поэтому необходимо сегодня же ночью узнать, что таится в портфеле. Это будет последний риск, а потом – раздолье.

– Ну, что же, если мы рисковали столько раз…

– Так не будем терять время попусту и отправимся к Гаусвальду. Он должен сейчас прийти.

– А куда он ушел?

– Как только я заметил, что князь буквально вцепился в свой портфель, я отправил Гаусвальда к нашему агенту с извещением, что у нас ночью появится кое-что новенькое, стоящее дороже обычных бумаг, что он должен взвесить важность экстренных разоблачений и припасти кругленькую сумму.

– Вы – гений в молниеносности решений.