не очень прилично, и сразу же подумала: «У меня есть для нее как раз то, что надо!»

Подойдя к ящику, о существовании которого никто бы не догадался, она достала из него маленькую бриллиантовую звездочку. Осторожно стянув края брабантского кружева у шеи Недды, она сколола их брошью так, что вырез стал по крайней мере на дюйм меньше.

– Ну, вот тебе маленький подарок, душечка. Ты и не представляешь, как тебе это идет! – сказала она и, удовлетворив на миг свою страсть к приличиям и потребность отдавать все, что у нее есть, оглядела внучку, которую так красил алый цветок, и воскликнула: – Как прелестно ты выглядишь!

Недда зарделась от удовольствия и, глядя вниз на звездочку у слегка загоревшей сегодня шеи, пробормотала:

– Ах, бабушка, она такая красивая! Нет-нет, я не могу ее взять!

Такие минуты были для Фрэнсис Фриленд дороже всего, и, кривя душой, что она делала только тогда, когда что-нибудь отдавала или еще как-нибудь одаривала своих ближних, порой даже против их воли, она заверила Недду:

– Она у меня лежит без всякой пользы, я ее сама никогда не ношу!

И, заметив, что внучка улыбнулась, вспомнив, как любовалась этой брошкой за обедом у дяди Джона и тут, в Бекете, бабушка сказала решительно:

– Ну вот и все! – И усадила Недду на диван. Но только она подумала: «У меня для девочки есть чудное средство от загара!» – как Недда сказала:

– Бабушка, дорогая, я давно собираюсь вам сказать… Дирек и я помолвлены.

Фрэнсис Фриленд от волнения только сжала дрожащие руки.

– Ах, деточка, – сказала она очень серьезно, – вы хорошенько все обдумали?

– Да я ни о чем другом и думать не могу, бабушка!

– А он подумал?

Недда кивнула.

Фрэнсис Фриленд пристально смотрела прямо перед собой. Недда и Дирек, Дирек и Недда! Новость с трудом доходила до ее сознания: оба они для нее были еще малышами, которых надо как следует укрыть на ночь. Помолвлены! Поженятся, а оба близки ей, как собственные дети. Она почувствовала боль в сердце – так велико было усилие ничего не показать. Но тут ей на помощь пришел основной закон ее жизни: нельзя устраивать шума, надо держаться как ни в чем не бывало – все равно, получится что-нибудь из этой затеи или нет.

– Ну что мне тебе сказать, милочка? Наверное, ты очень счастлива. Но ты уверена, что достаточно хорошо его знаешь?

Недда кинула на нее быстрый взгляд, потом опустила ресницы и словно закрыла глаза. Ласково прижавшись к старушке, она сказала:

– Конечно, нет, бабушка, и я хотела бы узнать его получше. Вот если бы я могла у них немножко погостить.

И когда она закинула эту удочку, зазвонил гонг.

Фрэнсис Фриленд, как всегда, не могла заснуть до двух и все больше убеждалась в том, что Недда совершенно права. В этом ее укрепляла и привычка видеть во всем светлую сторону, и неистребимое желание делать людей счастливыми, и, кроме того, инстинктивное сочувствие всем влюбленным; к тому же Феликс говорил, что Дирек поступил опрометчиво. Если милочка Недда будет там, Диреку некогда будет думать о чем-нибудь другом и он постарается быть поосторожнее. Фрэнсис Фриленд никогда не колебалась долго: завтра же она сама отвезет Недду в Джойфилдс. У Кэрстин есть премилая комната для гостей, а Недда захватит с собой вещи. Какой это для всех будет приятный сюрприз! Наутро, не желая никого беспокоить, она послала Томаса в гостиницу «Красный лев», где можно было нанять очень удобный фаэтон с приличным трезвым кучером, и попросила подать ей лошадь к половине третьего. Потом, не говоря ни слова Кларе, попросила Недду уложить вещи, надеясь на свое умение все объяснить, ничего толком никому не рассказывая. Ее никогда не смущали маленькие трудности, она по природе своей была человеком действия. И по дороге в Джойфилдс она успокаивала немножко перепуганную Недду:

– Все будет хорошо, милочка. Они будут очень рады.

Фрэнсис Фриленд была, пожалуй, единственным человеком на свете, который ни капельки не боялся Кэрстин. Она по самому складу характера не умела бояться чего бы то ни было, кроме автомобилей и, конечно, уховерток (но что поделаешь, приходится терпеть и их!). Рассудок подсказывал ей, что эта женщина в синем – такой же человек, как все, к тому же отец у нее был полковником шотландских стрелков, а это очень прилично, и значит, и тут есть свои светлые стороны.

Вот так они и ехали до самого Джойфилдса: бабушка показывала внучке красоты пейзажа и не позволяла ни себе, ни ей думать о том, что они едут с чемоданом.

Дома была одна Кэрстин. Послав Недду в сад за дядей, Фрэнсис Фриленд сразу перешла к делу. По ее мнению, милочке Недде следует почаще встречаться с милым Диреком. Оба они так молоды, и если девочка погостит здесь несколько недель, они гораздо лучше поймут, глубоки ли их чувства. Она велела Недде захватить с собой свои вещи, не сомневаясь, что дорогая Кэрстин станет на ее точку зрения; всем от этого будет только лучше! Феликс ей рассказал об этом бедняге, который совершил такой ужасный поступок, и ей кажется, что присутствие Недды всех немножко отвлечет. Недда – хорошая девочка и сможет помочь по дому. И, говоря все это, Фрэнсис Фриленд смотрела на Кэрстин и думала: «Она очень красива, и сразу видно, что из хорошей семьи; какая жалость, что она носит на голове эту синюю штуку, – в этом есть что-то вызывающее!» Неожиданно она добавила:

– Знаете, дорогая, по-моему, у меня есть как раз то, что нужно, чтобы у вас аккуратно лежали волосы. Они такие красивые! То, о чем я говорю, – новинка, ее совсем не видно; изобретение очень приличного парикмахера в Вустере. А как это просто! Разрешите, я вам сейчас покажу! – Торопливо подойдя к Кэрстин, она сняла с ее головы ярко-синюю сетку и, перебирая волосы, пробормотала: – Какие они удивительно тонкие, вот жалость их прятать! Ну а теперь поглядите на себя! – Из глубокого кармана было извлечено зеркальце. – Я уверена, что Тод будет просто в восторге. Ему очень понравится такая перемена прически.

Кэрстин, чуть-чуть сморщив брови и губы, ждала, пока она кончит.

– Да, дорогая мама, ему, наверное, понравится, – сказала она и снова надела сетку.

На губах Фрэнсис Фриленд появилась не то грустная, не то насмешливая улыбка, которая будто говорила: «Да, я знаю, что ты считаешь меня старой надоедой, но, право же, милочка, жаль, что ты так причесываешься!»

Заметив эту улыбку, Кэрстин встала и нежно поцеловала ее