Может, где-нибудь подслушать разговор Сабаха и Бобошо обо мне и вставить: «Да, он не такой — торговца я чувствую по запаху…» Добавит подозрений».

Я вел фургон, легко натянув поводья, лошадь, должно быть, прекрасно знала эту ночную дорогу — шла медленно, без принуждения. Это второй раз так волнующе… Раз было в детстве, ехал очень долго из деревни в Бухару и сам вел лошадь рядом с лошадью дяди. Дядя ехал и всю дорогу хвалил. «Прекрасно, прекрасно!» — запомнил я. Мы с ним договорились, что обратно я поеду один, дядя — он был офицер — будет далеко сзади, поглядывать мне в спину в бинокль. Я так мечтал… но не вышло, разгоряченный, я простыл по дороге и слег, дядя уехал один и написал мне: «Чтобы не было лошадям обидно, я менял их, половину пути до высохшей шелковицы я ехал на своей, а твоя привезла меня благополучно и стала у дома, отчаянно лизнув кольцо, ухватившись за которое ты так любил раскачиваться на воротах». И дальше дядя, чтобы умилить меня, ребенка, простодушно приписал: «Это лошадь тебя целовала», хотя от этого, я помню, мне сделалось как-то странно и холодно.

Если я выдержу и не сбегу, вот теперь займусь тем, чем не удалось насладиться в детстве, — уговорю Бобошо снять с моего фургона погонщика и поведу сам, ибо до сих пор живу с мучающим ощущением, что поцелуй лошади так и остыл без взаимности.

Нет, что и говорить, в этой жизни, которую я сам себе придумал, есть и свои маленькие прелести, эта поездка, например…

У самой железной дороги погонщик опять забрал поводья, и фургон спустился в широкую лощину и стал. Рельсы блестели высоко наверху, и, глядя на них, я снова оценил талант Бобошо — здесь, недалеко от станции, поезд замедляет ход, и, стоит лишь успеть вынести к дверям вагонов товар, мешки сами покатятся вниз, к ногам лошадей, так быстро, что даже опытный глаз следящего не успеет разглядеть все до конца.

Хотя никакой уверенности, что это случится именно сегодня, да и сам Бобошо не раз предупреждал, что мы вроде бы репетируем, все волновались, а когда услышали гудок паровоза, Карахан первым не выдержал и почему-то залез в фургон. И это самый смелый наш товарищ… Но Бобошо лишь глянул на него, и Карахан так же быстро вылез и стал рядом со мной. Мне было забавно, я нисколько не тревожился. Такое ощущение, что рискованная сторона дела меня не касается, и, попадись мы сейчас с поличным, меня оставят здесь одного без наручников. Ведь я чувствую себя вышедшим из дела, лишь наблюдая со стороны, чтобы записать потом тайком увиденное…

Второй день в Чашме начался… было тихо и солнечно, когда я распахнул окно и глянул в сторону лавки, напрягаясь. Шел пар отовсюду, земля высыхала, твердея, — дома и деревья; весь городок, такой приветливый с утра.

Потом я прохаживался вдоль длинных и низких, как гостиница, домов, под платанами и в орешнике за лавкой, но Савия все не появлялась, не открывала. Я решил позавтракать у нее простоквашей и вот уже час ношу с собой хлеб. Я отказал торговцам, просто не зашел к Бобошо, постарался выйти из гостиницы незаметно, и мой отказ от их общества выглядит так подозрительно. Впрочем, мне все равно, пусть думают, я волен завтракать там, где мне Приятнее, — по условиям, я теряю свободу лишь с полуночи, когда надо отправляться за товаром, с этого времени я подчиняюсь Бобошо безропотно, коль скоро я еще с ними.

Эти нервы… меня бросает в обе крайности, незаметно собирается злость, как сейчас, потом отпускает, и приходит такое сладостное благодушие… Вот идет Ка-рахан, минуту назад я бы бросился на него с кулаками, если бы мне показалось, что он следит за мной, — так мне стали противны торговцы, сейчас же я улыбаюсь и машу ему рукой. Он мне жестами дает понять, что его послали купить что-нибудь на завтрак и что меня тоже приглашают. Я киваю с благодарностью и слышу, как из маленького белого здания, мимо которого проходит, широко ступая щегольскими желтыми сапогами, Карахан, стучат ему в окно.

Вижу, как Карахан побледнел, сник и пошел, тревожно поглядывая в мою сторону.

Я постоял, пока Карахан не зашел в здание, куда его так властно позвали, и понял, что случилось неприятное. Вспомнил, что в этом здании сидит постовой, следящий за всем, что происходит на улице, это он так небрежно, словно был заранее убежден в виновности Карахана, постучал в стекло, даже не потрудившись выйти наружу.

Было у нас условие: не оставлять товарища в беде и сразу же сообщать Бобошо, если кого-нибудь возьмут. Только я не знал, взяли ли Карахана или, может, постовому просто захотелось выпить чаю, и он позвал Карахана, желая послать его за кипятком.

Я подкрался… постовой сидел напротив Карахана и угрюмо поглядывал, недалеко от окна стоял доктор Шайхов, и это меня воодушевило… Потеряв солидность, столь необходимую в разговоре с постовым, вбежал в комнату. И только за порогом взял себя в руки, сделавшись меланхолично-надменным.

— Доброе утро, доктор Шайхов! — приветствовал я его, подав руку, будто ради этого пожатия и зашел сюда. — После нашей вечерней беседы несколько любопытных идей… — Продолжал я здороваться за руку и с постовым и с Караханом, но глядя все время на профессора. — Где-то в мире интуитивного, о котором мы говорили… Простите?! — Я словно только сейчас догадался, удивившись: — Что вы делаете с самого утра в этом не очень-то веселом заведении? Надеюсь, вас не обокрали? И с вашими людьми в пустыне?..

— Да нет, боже упаси, — трогательно замахал руками Шайхов. — Просто от нечего делать наношу визиты… Вчера, например, чаевничал с заведующим местной аптекой — душевный человек… потом со смотрителем водонапорной башни — этот так себе…

— Я с ним даже в столовой рядом не сяду, — вмешался в разговор постовой, с уважением слушавший нашу с Шайховым болтовню. — Необразован…

— Да не в этом дело! — искренне было взялся разубеждать его Шайхов, но, словно утомившись, махнул рукой, чтобы поскорее попрощаться с постовым. — Спасибо, в следующий раз… — И, дружелюбно обняв меня, потянул к выходу. Я повернулся и успел выразительно глянуть на Карахана, желая успокоить его, и вышел, не попрощавшись с постовым.

Мы медленно пошли по улице, болтая, и Шайхов сказал, что еще сегодня он должен будет нанести визит… «Как он называется… скупает лекарственные травы?» — смутился доктор, не находя слов.

— Лекарственные травы? — удивился я, должно быть, чрезмерно