под влиянием своих итальянских преподавателей-социалистов в 1906 г. писал, что классовые конфликты между работодателями и рабочими мирным путем разрешить невозможно и что единственным решением этой проблемы может стать национализация средств производства[479]. Жаботинский не принадлежал ни к одной социалистической партии, но не вызывает сомнений, что он разделял идеалы социализма. Даже двадцать лет спустя, работая над ревизионистской программой, он писал, что классовая борьба в Палестине — это неизбежное и, в сущности, даже здоровое явление. Ревизионисты не присоединились к хору тех, кто обвинял социалистов в банкротстве коллективных поселений; но они и не нападали на «буржуазную» четвертую алию. С их точки зрения, любое поселение было законно и имело право на существование[480]. Тем не менее Ричард Лихтхайм, со своей стороны, утверждал: если ревизионисты желают добиться еврейского большинства в Палестине в кратчайшие возможные сроки, то классовая борьба для них — непозволительная роскошь. Однако в целом ревизионизм не выступал против рабочего класса. В отличие от итальянского фашизма, он не искал поддержки крупного капитала; он не был ни социалистическим, ни капиталистическим по духу[481].

Жаботинский постепенно отошел от своих первоначальных взглядов на социализм и национализацию. Он допускал, что в других странах классовая борьба может быть оправдана; однако конфликт между немецкими рабочими и капиталистами, даже обострившись до предела, все же не разрушит немецкую экономику. А в Палестине, где строительство национальной экономики находилось еще на ранней стадии, крупные классовые конфликты могут повлечь за собой непоправимые, фатальные последствия[482]. Жаботинский не усматривал сколь-либо серьезных различий между социализмом и коммунизмом. Он писал, что национализация средств производства возможна только в таком обществе, где свободы и равенства еще меньше, чем в обществе современном. На одном из этапов Жаботинский испытал влияние некой оригинальной теории «идеальной» экономической системы, развитой Иозефом Поппером Линкеем, который пользовался широкой известностью в Вене и поддерживал связи с Робертом Штриккером, главным помощником Жаботинского в Австрии. Он и его последователи в Палестине, бывшие социалисты, впоследствии встали в жесткую оппозицию к трудовому сионизму. Своими главными врагами — более опасными даже, чем мандатное правительство или арабы, — они считали «Мапаи» и Хистадрут.

Хотя Жаботинский сознавал опасность подобных резких антисоциалистических настроений и в частных беседах пытался охладить «горячие головы», на публике он никогда не выражал своего несогласия с ними. В результате ревизионистское движение в целом приобретало все более и более антисоциалистический характер. Первоначальная цель ревизионистов состояла в том, чтобы оставаться выше социальной борьбы и свести к минимуму ее влияние на свою деятельность, чтобы не превратиться ни в «правых», ни в «левых». Но теперь, втянувшись в борьбу политическую, ревизионизм стал все отчетливее выступать в роли оппозиции организованному труду. Ревизионисты атаковали экономическую программу сионистского Исполнительного комитета сразу по нескольким направлениям: с одной стороны, она была слишком либеральной, поскольку полагала, что экономику страны возможно развивать исключительно за счет добровольных пожертвований, а с другой стороны — недостаточно либеральной, так как не поддерживала частное предпринимательство в сельском хозяйстве и промышленности.

Ревизионисты требовали «создать режим систематической колонизации страны, ориентированный на конструктивную задачу обеспечения условий, необходимых для массовой иммиграции евреев»[483]. Пожалуй, ни одна сионистская партия не стала бы возражать против предложения, что весь комплекс задач, связанных с еврейской иммиграцией, следует полностью поставить под контроль сионистской организации. Другим пунктом программы ревизионистов являлась земельная реформа с целью выделить как можно больше резервных земель для колонизации, включая все невозделываемые территории к западу и к востоку от Иордана и выплатив их нынешним владельцам удовлетворительную компенсацию. Ревизионисты предложили выпустить большой международный заем для финансирования массовой иммиграции и колонизации. Они обвинили Исполнительный комитет сионистской организации в том, что тот не оказывает практически никакой поддержки инициативам среднего класса в области промышленности и сельского хозяйства.

Частично эта критика была вполне обоснованна. Соскин, эксперт-ветеран в области агрономии, настаивал на всемерном развитии интенсивного сельского хозяйства и противостоял тенденциям к автаркии, бытовавшим в то время в определенных кругах, согласно которым сельскохозяйственные поселения должны сами обеспечивать себя всем необходимым. Но зачастую предложения ревизионистов отдавали благонамеренным дилетантизмом: многие их советы, адресованные Исполнительному комитету, просто не подлежали серьезным дискуссиям, например, рекомендации «тщательно думать», планировать заранее или выпустить большой заем. Все это напоминает старую еврейскую поговорку: лучше быть богатым, но здоровым, чем бедным, но больным. Откуда было брать деньги на все Эти прожекты? Даже независимым государствам, которые были способны предложить инвесторам более надежные условия и многообещающие экономические перспективы, в 1920-е гг. не удавалось получить нужных им заемов, а после начала великой депрессии привлечь какие-либо значительные вложения вообще стало невозможно.

Политика Жаботинского напоминала энтузиазм Герцля, верившего, что если как следует постараться, то рано или поздно что-нибудь да получится. Но 1897 год давно остался в прошлом. Когда Герцль предпринимал безуспешные попытки завербовать потенциальных спонсоров и раздавал обещания, туманно намекая на некие огромные суммы, находящиеся в его распоряжении, сионистское движение еще могло позволить себе некоторую безответственность: у него еще не было ни активов, ни обязательств. Но три десятилетия спустя оно уже полностью отвечало за развитие еврейской общины в Палестине. Жаботинский, без сомнения, осознавал, что у него нет альтернативных предложений ни в экономической, ни в политической области; однако он полагал, что, как только движение «наберет обороты», сразу же появится свежий энтузиазм, который поможет преодолеть все препятствия. Будут и деньги, и новые иммигранты, и политическая поддержка.

Основная задача Жаботинского состояла в том, чтобы вселить новую надежду в сионистское движение в тот период, когда оно неуклонно теряло темп, что могло привести его к упадку, а возможно, и к гибели. Это казалось тем более необходимым, потому что кризис сионизма совпал с ухудшением положения европейских евреев, и эмиграция для них стала вопросом выживания. Незадолго до прихода Гитлера к власти Жаботинский заметил в кругу друзей, что по крайней мере один, а возможно, и один-единственный, пункт программы нацистской партии будет выполнен полностью, а именно пункт, касающийся евреев. Будучи политиком и лидером массового движения, Жаботинский не мог открыто заявить еврейским массам о том, что не существует простого решения их проблемы, панацеи от всех бед. Ему приходилось формулировать четкие, эмоциональные и доступные для понимания лозунги, которые, будучи явно нереалистичными, не могли не навлечь на него обвинений в дилетантизме и демагогии. Слишком часто Жаботинский старался трактовать сложнейшие проблемы упрощенно. После поездки по Прибалтике в феврале 1924 г. он свел свою политику к простым лозунгам:

«Наша программа проста. Цель сионизма — создание еврейского государства. Территория — по обе стороны Иордана. Система —