– Кто это был, кто? – Витус рывком сел на постели. Его захлестнула волна ненависти к этому незнакомому ему парню.

– Его звали Тибор. – Она погладила его, чтобы успокоить, и притянула к себе. – Это тебе ничего не скажет. Он жил с нами по соседству, ему было всего шестнадцать лет, но силой он не уступил бы и взрослому мужчине. Он раздвинул мои ноги; я царапалась, я кусалась, я плевала ему в лицо, но он только смеялся, потому что сопротивление его раззадоривало, и вот на камни, на которых я лежала, брызнула кровь, потому что я была, потому что я была...

– Потому что ты была девственницей.

– Да. Для молодой цыганки нет ничего дороже невинности. Когда она потеряна, по какой бы причине это ни произошло, в глазах мужчин девушка становится распутной и никчемной. – Эти страшные воспоминания заставили ее умолкнуть, но вскоре она заговорила вновь. – Через какое-то время он от меня отвалился. Я поплелась домой, а там начался страшный переполох. Едва отец обо всем узнал, он бросился из дома. Посреди ночи – никто из нас не сомкнул глаз – мы услышали, что он вернулся. Тяжело дыша, он сел на свое место у кухонного очага и сказал нам: «Я убил эту свинью, свадьбе не бывать».

– Как мне жаль тебя!

– Слух о том, что меня изнасиловали и что свадьбу отменили, с невероятной быстротой распространился по Триане. Семья Тибора поклялась отомстить нам, и нам стало ясно, что отныне у нас не будет ни одной спокойной минуты. Кровная месть, чтоб ты знал, у гитан широко распространена. Три дня отец боролся с собой, пока не принял твердое решение: он распорядился отдать семье убитого все наши накопления, дабы возместить ущерб, а на себя наложил и другое наказание: он ушел из города. Тем самым он надеялся не допустить дальнейшего кровопролития...

Она взяла его руку, лежавшую у нее на груди, поцеловала и вернула на прежнее место.

– Что до денег, которые мы передали семье убитого, нам они были безразличны, все мы хотели одного – чтобы отец остался. Мы старались переубедить его, особенно моя мать, которая умоляла его не оставлять нас, но ничто не могло заставить отца изменить свое решение. В тот же вечер он собрал самое необходимое в узелок, обнял нас на прощанье и направился к двери. Все было делом нескольких секунд. Мы все сидели, словно громом пораженные, и не могли этого постичь.

– А ты? Что сталось с тобой?

– Я тоже ушла из дома, той же ночью. Я хотела найти отца, не хотела, чтобы он оставался один. Я подумала, что должна быть рядом с ним. В конце концов это моя вина, пусть и невольная, что все так произошло.

– И как же ты его нашла?

– Я знала, что на окраине Трианы растет старая акация, которую он особенно любил. Он всегда приходил и сидел под ней, когда хотел побыть наедине с собственными мыслями. Там я его и застала той ночью. Он взглянул на меня и молча кивнул – только и всего. Я уверена, он рассчитывал, что я последую за ним. По его кивку я поняла, что он будет доволен, если я последую за ним. Утром мы, никем не замеченные, вышли за пределы гитанерии, а около полудня увидели при дороге три повозки, остановившиеся по какой-то причине. Они принадлежали Артуро, Анаконде и доктору. Они приняли нас к себе, потому что отец хорошо играл на скрипке, а я, как тебе известно, обладала немалыми познаниями в цыганской медицине.

– Три повозки? – удивился Витус.

– В то время у Артуро и человека-змеи было по собственной повозке. Они отдали повозку Анаконды нам, а он перешел к Артуро. Это оказалось совсем простым делом. С тех пор у нас с отцом появился свой новый дом – Artistas unicos. – Она вздохнула.

Занимался день, и по ее виду Витус понял, как она утомлена.

– А теперь поспи, – нежно прошептал он.

Брось, этот берилл ты получишь от меня бесплатно. Но погоди, давай-ка сначала посмотрим, нет ли другого, через который ты будешь видеть еще лучше.

– Вот как оно выглядит, когда ты храбро сражаешься за родину! – воскликнул странный гость. Он с вызовом резко поднял вверх плохо заживший обрубок правой руки, а потом свободной левой натянул на него кожаный колпак. – Или кто-нибудь считает иначе?

– Конечно, нет, – ответил хозяин «Каса-де-ла-Крус», которому было не до споров.

Ему, как и большинству его гостей, было совершенно безразлично, получил ли этот чудак ранение на поле битвы или лишился руки при каких-либо других обстоятельствах. Важно одно: чтобы в его таверне пили, закусывали и платили за это, а если кто и раскричится, беда не велика. И тем не менее, если он будет продолжать в этом духе, имеет смысл дать ему бесплатно тарелку супа и ломоть хлеба. И не из какого-то там человеколюбия, а чтобы на время утихомирить его. Крикуны никому не в радость, а делу они только помеха.

– Вы совершенно правы, сеньор.

– Ну и ладно, раз так! – рявкнул малый, обматывая манжету кожаным ремешком и затягивая узел зубами. На конце манжеты имелись два захвата, которые с помощью резьбы могли развинчиваться и завинчиваться. Хозяин таверны еще раз удивленно посмотрел, как калека просунул захваты в ручку кружки с вином, завинтил их и таким образом поднял посудину:

– За его высочество герцога Альбу, под чьим командованием я имел честь сражаться до anno 1569!

Никто из гостей не последовал его примеру, что, казалось, калеке нимало не мешало. Он пил долгими глотками.

– Это случилось еще там, в габсбургских Нидерландах, – рассказывал он, хотя никто его ни о чем не спрашивал. – Ну и задали мы там жару проклятым протестантам! – Он осторожно поставил стакан с вином на стол и утер кожаным колпаком рот. – Там я и оставил свою правую руку – в честном бою!

То, что он потерял руку в Нидерландах, было чистой правдой, а вот насчет всего остального... Он лишился руки, когда с приятелями взламывал мельницу, желая добраться до свежей муки. При этом его рука неудачно попала между движущимися валами деревянного механизма, и теперь ему известно, что такое танталовы муки.

С тех пор он с грехом пополам мыкался по жизни. В сущности, он был далеко не из худших людей и ничего против честного труда не имел, однако бедняге пришлось узнать на собственной шкуре, что человек без правой руки – все равно, что полчеловека. И тем не менее ему удалось научиться в Амстердаме полезному ремеслу. И тут дело не только в везении, а скорее в том, что повсюду на земле всегда сыщутся люди, которые держат нос по ветру и всеми правдами и неправдами стараются втереться в доверие к власть имущим. В его случае таким человеком оказался вспыльчивый и вздорный шлифовальщик алмазов, большой любитель выпить, которому хотелось подмазаться к испанским военным властям, поэтому он принял калеку в свою мастерскую. И бывший солдат в возрасте тридцати лет снова пошел в ученики. Ухваты на кожаном колпаке оказались при этом весьма полезными.

Однако никогда в жизни Хоакину де Тодосу – так звали этого человека – не представилась возможность путем шлифовки превратить алмаз в бриллиант. А все потому, что наставник его был не только хитроумным, но и очень жадным человеком. Хоакину позволяли только упражняться в шлифовке дешевого материала, и, когда ему в один прекрасный день все-таки позволили обработать довольно дешевый мутно-желтый берилл, судьба оказалась к Хоакину неблагосклонной. Несмотря на все свои старания и усилия, он испортил камень, вызвав страшную ругань и угрозы со стороны мастера. После чего последовал запрет когда-либо обрабатывать драгоценные камни.