самой возвышенной и идеалистической теологической и религиозной борьбы всегда лежит какой-то большой материальный интерес. Ни одна война рас, наций, государств или классов никогда не велась с какой-либо иной целью, кроме господства".³² Реплики Старка, Нет, и приводит много доказательств в пользу своей точки зрения: "Эти переводы веры в материализм контрфактичны", что в плохом смысле означает "ошибочны"³³.

Когда желание рассматривать любое поведение как мотивированное благоразумием не имеет научного смысла, как это часто бывает в случае с Голландией, ему не следует потакать. Борьба за толерантность в Нидерландах продолжалась долгое время. Израиль отмечает, что она была окончательно решена в пользу веротерпимости лишь около 1700 г., как это было тогда и в Англии (за исключением тяжелых гражданских наказаний для людей, не подчиняющихся установленной церкви Англии, и еще хуже в завоеванной Ирландии), в Шотландии (за исключением антикатолических предрассудков, оправдывающих и сейчас избиение в Глазго сторонника кельтской церкви), во Франции (за исключением в XVIII веке эпизодических показательных процессов над протестантами) и в немецкоязычных государствах (за исключением бурного роста антисемитизма).

Гипотеза о том, что европейская религиозная толерантность была лишь реакцией на эксцессы XVII века, была прямо высказана историком Гербертом Баттерфилдом, например, в его посмертном эссе "Толерантность в религии и политике" (1980): толерантность "пришла в конце концов через истощение, как духовное, так и материальное"."Но, как отмечает историк Перес Загорин, если бы толерантность действительно "не сопровождалась подлинной верой", то двухвековой труд героев Загорина - Эразма, Мора, Себастьяна Кастеллио, Дирка Курнхерта, Арминия, Гроция, Епископа, Спинозы, Роджера Уильямса, Джона Гудвина, Мильтона, Уильяма Уолвина, Локка и Бейля - не имел бы значения.Исчерпанность, однако, не помешала католической Франции уже в 1685 году отменить Нантское соглашение. Доктринальные враги гугенотов руководствовались не только благоразумием, иначе они не изгнали бы четверть миллиона лучших представителей французского ремесла и предпринимательства в Голландию, Англию, Пруссию, Америку, Ирландию и Капскую колонию. Усталость не остановила ни антикатолических бунтовщиков в Лондоне в 1780 г., ни антикатолических "ноу-ноттингов" в США в 1850-х годах, ни Ку-клукс-клана, сначала после изнурительной Гражданской войны, а затем в виде возрожденного в 1920-х годах Клана. Некоторые люди в Европе и ее ответвлениях, как протестантских, так и католических, были готовы продолжать и продолжать свои фетвы. Люди - да. В Южной Азии толпы мусульман и индусов регулярно убивают друг друга из убеждений, а не всегда из корысти. Мальчишки-хулиганы, кричавшие на чернокожих, сидевших без насилия за обеденным столом в Гринсборо (Северная Каролина) в 1960 году, руководствовались идеологией веры, а не денежным благоразумием. Дело в том, что все большее число людей, особенно в буржуазной и толерантной Голландии, уже в конце XVI века или в начале века Эразма, готовы были спорить и даже умирать за противоположность исключительности в религии - вердраагзаамхейд.

Почетный список Загорина, состоящий из четырнадцати человек, показывает, что идеи имели не меньшее значение, чем благоразумная реакция на беспорядки. Четырнадцать имен - это люди XVII-XVIII веков, которым он посвящает главы в своей книге "Как идея религиозной терпимости пришла на Запад" (2003). Шесть из четырнадцати человек были голландцами, причем француз Байль большую часть своей взрослой жизни провел в качестве профессора в Роттердаме. Таким образом, половина приходится на крошечные Нидерланды. Правда, Эпископий был изгнан в Антверпен и на несколько лет поселился во Франции, но в 1626 г. вернулся в республику. Гроций бежал из голландской тюрьмы в бочке. Я не говорил, что Нидерланды в 1620 г. были столь же толерантны, как сейчас. Я сказал, что она была более терпимой, чем другие места в Европе в то время. Первое крупное буржуазное общество было добродетельным по меркам нетерпимой Европы.

Буржуазность не является этической катастрофой.

 

Часть 6. Реформация, бунт, революция и чтение увеличили свободу и достоинство простых европейцев

 

Глава 38. Причины были локальными, временными и непредсказуемыми

Эрик Хобсбаум подытожил слова Антонио Грамши: "Основная проблема революции заключается в том, как сделать доселе подчиненный класс способным к гегемонии, поверить в себя как в потенциальный правящий класс и быть убедительным в этом для других классов".¹ Именно такая революция в убеждениях медленно происходила в северо-западной Европе с 1517 по 1789 год. Представление о том, что простолюдины и, в частности, буржуазия, нацеленная на улучшение жизни за счет торговли, могут быть способны к гегемонии, в начале XVI в. за пределами разрозненных купеческих республик считалось абсурдным. К году принятия американской Конституции и началу Французской революции это убеждение было еще радикальным, но уже готовым к опробованию. А в 1869 году анархист Бакунин, оглядываясь назад, заметил, что "буржуа XVIII века искренне верили, что, освободившись от монархического, клерикального и феодального ига, они освободят вместе с собой и весь народ. И эта наивная и искренняя вера была источником их героической смелости и всей их чудесной силы"².

Совершенно новое доверие к простолюдинам как к правителям даже в королевской Франции и Англии, и особенно к буржуазным простолюдинам, - вот что требует объяснения. Но обратите внимание: это была риторическая перемена. А человеческая риторика, будучи языком, глубоко непредсказуема. Она не является, как полагали более простодушные товарищи Хобсбаума и Грамши по Коммунистической партии, прямым рефлексом материальных стимулов и классовых интересов. Так, И.В. Сталин в работе "Марксизм и вопросы языкознания" пишет: "Базис порождает надстройку: "Базис порождает надстройку, чтобы она могла служить базису"³.

Историю можно рассматривать на трех уровнях: на уровне борющейся индивидуальной души; на уровне института - семьи, церкви, корпорации, правительства; и на уровне, наконец, всеобъемлющей, по древнему выражению, воли Бога в мире, которую Гегель называл Мировым Духом.⁴ Я сам, как верующий христианин, не презираю третью возможность (и молюсь, чтобы и вы не презирали). Если вы сомневаетесь в таких жутких вещах, считайте, что вы можете ошибаться. Но я, как и экономист-самуэльсонианец, на которого в последнее время оказали влияние австрийцы в лице Мизеса, Хайека, Кирцнера, Лавуа, Риццо, Вона, Уайта, Боттке, Будро, Клейна, Сторра и Шамли-Райта, могу в светской манере назвать всеобъемлющий уровень "спонтанным порядком", или "невидимой рукой" христианского Адама Смита, или "естественным отбором" разочарованного англиканца Чарльза Дарвина. Все они придают истории определенную форму.

Она не обязательно должна быть сформирована англиканским дизайнером, который, как я подозреваю, находится в процессе работы. Она также не обязательно должна иметь конец, цель или телос, во всяком случае, не тот, который мы, люди, можем легко распознать. Правда, авраамические религии также выступают за историю, имеющую форму и конец. В XIX веке самозваные социал-дарвинисты настаивали на том, что эволюция - это