– Уважения? – выгнул Саша брови в жалости, улыбаясь. – Вы правда думаете, что я дорожу им? Уважением лжецов, воров и клеветников? Да я лучше всю жизнь проведу в полном одиночестве, чем в компании хотя бы одного такого человека, как вы. И можете считать меня хоть предателем родины, хоть соучастником, но моя совесть чиста.

Он мог поклясться, что у Ландау вот уже с минуту дергался левый глаз.

– Саша, – обратился к нему Александр, – пожалуйста, не нужно. Все кончено.

Саша взглянул на него в упор, качая головой и сглатывая, чтобы унять ком обиды в горле. Александр читал в его глазах жалость, злость, но в них вопреки всему не нашлось места смирению и принятию. И никогда не найдется.

– Вы закончили? – в нетерпении спросила Ландау.

Молчание стало для нее долгожданным ответом.

Сев на место с тяжелым вздохом, Ландау вооружилась молотком и провозгласила:

– Тогда судебное заседание окончено.

47. Второе дыхание

Утренний дождь, заглушая мысли, как бешеный хлестал по стеклянной крыше машины, пока та неторопливо направлялась к владениям Норфолков, ко второму входу с высокими коваными воротами, в трехстах метрах от поместья. Эти ворота были открыты каждый день с девяти до шести для всех, кто желал проститься с принцессой у ее мемориала.

Как Саша и ожидал, несмотря на плохую погоду и рабочий день, на входе еще до девяти утра образовалась очередь. На территорию им с Джоан удалось заехать только к десяти. Они остановились у мемориала, представлявшего собой небольшое бежевое здание с мраморными колоннами и резной скамейкой у стены с силуэтом принцессы. Саша вышел из машины, но не успел он раскрыть черный зонт, как промок от макушки до пояса. Он смахнул налипшие на лицо пряди и повернулся в сторону озера, не проронив ни слова. А может, он все же что-то сказал Джоан, но та не расслышала из-за шума дождя. В любом случае девушка поняла, что к мемориалу принц не спешит.

Скольких моральных сил ему стоило приехать сюда, не говоря уже о том, чтобы стоять в десяти метрах от места, где покоилась подруга! Обычно холодный ум отчаянно не желал принимать эту истину. Стоя спиной к похороненному под двумя метрами земли телу, он все не мог понять, как такое возможно. Как может так просто умереть человек. Жить, радоваться, творить благие дела, быть лучшим в чем-то, а потом в один момент исчезнуть, кануть в небытие, словно его никогда и не было.

Саша знал о смерти не понаслышке, неоднократно видел ее жертв и рассматривал как неизбежный этап и часть пути всех людей. Но еще никогда он не чувствовал ее так явственно и живо, никогда не был к ней так близок и никогда ее так не боялся.

Он вдруг понял, что не жалость держала его подальше от могилы принцессы, не паника перед встречей с ее матерью, а страх увидеть смерть лицом к лицу, в ее уродливом жестоком обличье, и осознать, что недалек тот день, когда она придет и за ним. А что же после? Неизвестность пугала больше всего. Осознание, что все его творения потеряют смысл, стоит только умереть, доводило до отчаяния. А была ли в них ценность на самом деле, или же он лишь наделил их смыслом, как наделяют ценностью художники свои работы? В этих машинах, формулах, открытиях, да в том же ЗНР. Был ли в них смысл? Он уже не был уверен.

– Ваше Высочество, – обратилась к нему Джоан.

Саша поднял голову и увидел Мелла, направляющегося к ним с темно-серым зонтом.

– Привет, – слабо улыбнулся он.

– Да, привет, – ответил ему Саша почти неслышно.

Заметив на себе пристальный взгляд Мелла, Джоан отошла к машине.

– Я смотрел суд в прямом эфире. Знаешь, прошла неделя, но я не могу перестать думать об этом. Ты сказал столько всего важного. Люди это ценят, и большинство на твоей стороне.

– Жаль, это уже не повлияет на исход дела.

– Ты все равно сделал то, чего никто за всю историю до тебя не делал.

Саша кивнул в сторону Джоан:

– Полагаю, это она сообщила тебе о том, что мы приедем.

– Не ругайся на нее, – к удивлению Клюдера, спокойно воспринял Мелл маленькое разоблачение. – Она очень переживает за тебя. И… – он сжал губы и опустил взгляд. – Я, вообще-то, тоже.

– Вот как, – вздохнул Саша, казалось, нисколько не впечатленный. Но в груди у него приятно екнуло.

– Лавиния не держит на тебя зла. Она все понимает. А после твоего выступления в суде и вовсе была восхищена твоей смелостью.

Саша не подал вида, но от сердца у него чуть отлегло.

– Приятно знать, – улыбнулся он уголком рта.

– У тебя не было проблем после заседания?

– Что ж, давай подумаем. Меня отменило научное сообщество. Мои новые патенты на паузе, на федеральных каналах меня неофициально называют предателем родины, в Бундестаге настоятельно попросили не появляться в ближайшие полгода, а Мировой Совет единогласно исключил меня из собраний и теперь ищет мне замену. И это я еще легко отделался благодаря родственным связям с Марголисами. – Он пожал плечами и выдал подобие улыбки. – Ну а так все нормально.

– Я вообще не понимаю, как ты решился на это. Бороться против многовековой системы почти в одиночку – просто безумие. Ты же буквально ткнул этих судей и всех представителей системы в их продажность.

– Да, но я… с самого начала знал, что ничего не выйдет.

– Почему же тогда пошел на это?

– Не пытаясь, ничего не добиться. Может, не я, но кто-то другой изменит эту однополярную систему. Или хотя бы улучшит. Сделает хоть что-нибудь. У меня не вышло, но я знаю, что не один. Мне было важно не просто донести правду и бороться за жизнь Александра, но и показать, что и в этой многовековой системе есть люди, которые близки к простому народу и не боятся показать свое недовольство. Вдохновить, проще говоря. Может, они и не попытаются взять власть в свои руки, но они будут знать, в каком мире на самом деле живут, и перестанут питать иллюзии, – объяснил Саша и добавил, хмыкнув: – Твоя сестра заразила меня своей наивностью.

Мелл усмехнулся. Выдержав паузу, словно в память о ней, он продолжил:

– Не обижайся, но ты не рожден для политики. Слишком честный и не терпящий несправедливость.

– Я политик лишь по умолчанию.

– Ученый?

– Уже и в этом не уверен. Это перестало приносить радость. Потеряло всякий смысл.

– Ты еще не отошел от ее смерти. И проигрыш в суде, хоть и был ожидаем, тебя подкосил. Я знаю, что значит терять веру в лучшее и смириться с тем, на что не можешь повлиять. Но тебе нельзя отчаиваться.

Саша повернулся к мемориалу, задержав на нем долгий взгляд.

– Смерть ждет нас всех. Я никогда не задумывался об