равно. И какой был человек! Как собачонка привяжется, ты туда — и он за тобой; а всего один раз только виделись, мозгляк такой! Сначала пусти его переночевать — ну, пустил; вижу, и паспорт в порядке, человек ничего! Потом, на другой день, тоже пусти его ночевать, а там и на третий пришёл, целый день на окне просидел; тоже ночевать остался. Ну, думаю, навязался ж он на меня: и пой и корми его, да ещё ночевать пускай — вот бедному человеку, да ещё нахлебник на шею садится. А прежде он тоже, как и ко мне, к одному служащему (Имеется в виду Девушкин. — Н. Н.) хаживал, привязался к нему, вместе всё пили; да тот спился и умер с какого-то горя. А этого звали Емелей, Емельяном Ильичом. Думаю, думаю: как мне с ним быть? прогнать его — совестно, жалко: такой жалкий, пропащий человек, что и господи! И бессловесный такой, не просит, сидит себе, только как собачонка в глаза тебе смотрит. То есть вот как пьянство человека испортит! Думаю про себя: как скажу я ему: ступай-ка ты, Емельянушка, вон; нечего тебе делать у меня; не к тому попал; самому скоро перекусить будет нечем, как же мне держать тебя на своих харчах? Думаю, сижу, что он сделает, как я такое скажу ему? Ну, и вижу сам про себя, как бы долго он глядел на меня, когда бы услыхал мою речь, как бы долго сидел и не понимал ни слова, как бы потом, когда вдомёк бы взял, встал бы с окна, взял бы свой узелок, как теперь вижу, клетчатый, красный, дырявый, в который Бог знает что завёртывал и всюду с собой носил, как бы оправил свою шинелишку, так, чтоб и прилично было, и тепло, да и дырьев было бы не видать, — деликатный был человек! как бы отворил потом дверь да и вышел бы с слезинкой на лестницу. Ну, не пропадать же совсем…»

Увы, вино окончательно сгубило человека: он обкрадывает своего благодетеля — вытащил только что пошитые брюки из сундука и пропил… А в «Бедных людях» именно Емеля способствовал гибели несчастного Девушкина, ибо соблазнял его на выпивку и затягивал в запой. Вот как сам Макар Алексеевич Вареньке Добросёловой писал-каялся: «Тут уж всё пришлось одно к одному: и природа была такая слезливая, и погода холодная, и дождь, ну и Емеля тут же случился. Он, Варенька, уже всё заложил что имел, всё у него пошло в своё место, и как я его встретил, так он уже двое суток маковой росинки во рту не видал, так что уж хотел такое закладывать, чего никак и заложить нельзя, затем что и закладов таких не бывает. Ну, что же, Варенька, уступил я более из сострадания к человечеству, чем по собственному влечению. Так вот как грех этот произошёл, маточка! Мы уж как вместе с ним плакали! Вас вспоминали. Он предобрый…»

Это — один из первых (наряду со стариком Покровским) герой-пьяница в длинной череде подобных героев Достоевского и прообраз к будущему Мармеладову из «Преступления и наказания» (1866). Тема пьянства, спаивания народа станет одной из самых «капитальных» в творчестве писателя и в художественных произведениях, и в «Дневнике писателя», а в начале 1860-х гг. он обдумывал даже сюжет отдельного романа под названием — «Пьяненькие».

Епанчин Иван Фёдорович

«Идиот»

Генерал; муж Елизаветы Прокофьевны Епанчиной, отец Александры, Аделаиды и Аглаи Епанчиных. «Генерал Епанчин жил в собственном своём доме, несколько в стороне от Литейной, к Спасу Преображения. Кроме этого (превосходного) дома, пять шестых которого отдавались в наём, генерал Епанчин имел ещё огромный дом на Садовой, приносивший тоже чрезвычайный доход. Кроме этих двух домов, у него было под самым Петербургом весьма выгодное и значительное поместье; была ещё в Петербургском уезде какая-то фабрика. В старину генерал Епанчин, как всем известно было, участвовал в откупах. Ныне он участвовал и имел весьма значительный голос в некоторых солидных акционерных компаниях. Слыл он человеком с большими деньгами, с большими занятиями и с большими связями. В иных местах он сумел сделаться совершенно необходимым, между прочим и на своей службе. А между тем известно тоже было, что Иван Фёдорович Епанчин — человек без образования и происходит из солдатских детей; последнее, без сомнения, только к чести его могло относиться, но генерал, хоть и умный был человек, был тоже не без маленьких, весьма простительных слабостей и не любил иных намёков. Но умный и ловкий человек он был бесспорно. Он, например, имел систему не выставляться, где надо стушёвываться, и его многие ценили именно за его простоту, именно за то, что он знал всегда своё место. А между тем, если бы только ведали эти судьи, что происходило иногда на душе у Ивана Фёдоровича, так хорошо знавшего своё место! Хоть и действительно он имел и практику, и опыт в житейских делах, и некоторые, очень замечательные способности, но он любил выставлять себя более исполнителем чужой идеи, чем с своим царём в голове, человеком “без лести преданным” и — куда не идёт век? — даже русским и сердечным. В последнем отношении с ним приключилось даже несколько забавных анекдотов; но генерал никогда не унывал, даже и при самых забавных анекдотах; к тому же и везло ему, даже в картах, а он играл по чрезвычайно большой и даже с намерением не только не хотел скрывать эту свою маленькую будто бы слабость к картишкам, так существенно и во многих случаях ему пригождавшуюся, но и выставлял её. Общества он был смешанного разумеется, во всяком случае “тузового”. Но всё было впереди, время терпело, время всё терпело, и всё должно было придти со временем и своим чередом. Да и летами генерал Епанчин был ещё, как говорится, в самом соку, то есть пятидесяти шести лет и никак не более, что во всяком случае составляет возраст цветущий, возраст, с которого, по-настоящему, начинается истинная жизнь. Здоровье, цвет лица, крепкие, хотя и чёрные зубы, коренастое, плотное сложение, озабоченное выражение физиономии по утру на службе, весёлое в вечеру за картами или у его сиятельства, — всё способствовало настоящим и грядущим успехам и устилало жизнь его превосходительства розами…»

Генерал Епанчин, желая выдать замуж за Тоцкого свою старшую дочь Александру, активно участвует в планах последнего по «освобождению» от Настасьи Филипповны Барашковой путём выдачи её замуж за протеже генерала — Ганю Иволгина. Но планы Ивана Фёдоровича простирались намного