Ноги у нее подкашивались от усталости. Она видела вспыхивающие огоньки папирос: два горящих волчьих глаза. Третий по-прежнему не двигался с места, ожидая, чем дело кончится.

Дождь стучал по плоту, по воде, по тающим льдинам. Лида устала стоять и опустилась на колени прямо на слово ХИГО, означавшее то ли смерть, то ли совесть. Она чувствовала черные буквы коленями, это слово было не простой хулиганской выходкой, а грозным предупреждением о том, чем заканчиваются игры на воде. Двое на берегу заспорили. Их голоса гулко звучали над водой, но слов Лида по-прежнему не различала. Возможно, один подбивал другого снять одежду и сплавать к плоту, чтоб пригнать его к берегу вместе с девушкой. Тогда Лиде один путь — в воду. Но и тем двоим путь по воде казался опасным — только по большой пьянке можно было решиться полезть в ледяное озеро. Третий стоял и смотрел. Двое под зонтом отыскали на берегу корягу, подтащили ее к кромке воды и уселись рядышком, сторожа Лиду.

...На обоих берегах растет по пальме, одна напротив другой. Высота одного дерева — 30 локтей, другого — 20 локтей. Расстояние между пальмами — 50 локтей. На вершине каждого дерева сидит по птице. Внезапно хищные птицы заметили в мутной воде рыбу. Взмахнув крыльями, они снялись с вершин и ринулись к рыбе с такими выпученными глазами, будто она увидела в воде что-то страшное, к рыбе с отслаивающейся чешуей. Птицы достигли рыбы одновременно... На каком расстоянии от основания первой пальмы всплыла больная рыба?.. Задача решалась построением двух треугольников — с помощью теоремы Пифагора. X = 50 − X. Рыба с забитыми древесными волокнами жабрами появляется в воде, помутненной фракциями нефти и растворами солей свинца, в 20 локтях от более высокой пальмы, — таков ответ. Птицы зорко всматриваются в серебрящееся под водой тело рыбы с высоты своих пальм. Солнце, используя своих агентов — грибки и водоросли, способствующие оздоровлению воды, выталкивает больную рыбу: ступай на воздух, проветрись, как птица, которая сидит выше уровня воды на 30 локтей, и зрение у нее превосходное, она видит внутри рыбы свинцовую болезнь. Кыш, злые птицы! Вы еще не вернулись из теплых краев!.. А мы никуда не улетали — нам что теплые края, где растут пальмы, что холодные, где сквозь лед пробивается олений мох... Мы всегда с вами, как сизокрылые голуби и чернокнижники-вороны!.. И тишина такая, что слышно, как ластится воздух к бессильной волне.

Ситуация была патовая. Все обрели неподвижность: промокшая насквозь Лида, двое на берегу, третий в тени деревьев.

Лида не знала, сколько времени прошло и как долго еще ей ждать рассвета, — световой партии Luce. «Когда рассветет, мы уйдем», — вспомнила она надпись под 71-м офортом Гойи, на котором изображены клубящиеся фигуры жирных и костлявых ведьмаков, свивших во мраке гнездо из слюны ночных змей, перепонок летучих мышей и испарений ядовитого облака, повисшего над землей. С рассветом они уйдут, скроются в потайных карманах воздуха, откуда вылетят пернатые и наполнят утро беспечным щебетом. Но когда наступит рассвет, когда в дикарское завывание ночного ветра вступят райские голоса Luce, покрывая небо фиолетово-лазурными, розовыми, перламутровыми перьями облаков?..

Тетя Люба внушала Лиде, что нечистая сила не устоит перед молитвой. Лида не могла вспомнить ни одной, кроме слов из псалма, который тетя Люба включила с начала войны в свое молитвенное правило: «Ангелом Своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих. На руках возмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою, на аспида и василиска наступиши, и попереши льва и змия». Но совесть подсказывала Лиде, что она слишком тяжела для ангелов, к тому же ее, как остролист, оплели василиски, и сердце со всех сторон окружено мечами. ХИГО — смерть или совесть?

Лида представляла себе сеть спасительных голосов, ткущуюся над городом, пролетающих по телефонным проводам — от родителей к Валентине Ивановне, от Валентины Ивановны — к Наде, а там, на дне рождения Нади, на которое Лида не пошла, она охватит и Сашу, единственного, кто может догадаться о ее местонахождении. Больше никому о плоте она не рассказывала.

Вдруг Лида увидела, что двое поднялись со своего места и стали уходить в глубь парка. Они скрылись за деревьями, но третий оставался стоять на месте. Лида могла предположить, что они разделились: один с одной стороны чащи следит за ее движениями, другой наблюдает с противоположной, а третий сторожит мостки. Лида изо всех сил всматривалась в темноту. Если они разделились, кто-то остался без зонта, а дождь между тем барабанил с удвоенной силой. Если же они, махнув на Лиду рукой, совсем ушли, почему остался третий?.. И тут ее осенило: третий не был человеком — это было наполовину снесенное ветром дерево, о котором Лида забыла. Она стала осторожно подводить плот к берегу, озираясь по сторонам, готовая в любую секунду, если заметит чье-то движение за деревьями, отплыть снова на середину озера. Все было тихо. Лида причалила к противоположному берегу, немного помедлила на плоту — и выбралась на сушу... Как только она оказалась на берегу, стали видны просветы между деревьев, а за ними огоньки деревни, еще не поглощенной городом. Лида устремилась к домам, миновала деревню и очутилась на окраине города. У первого же прохожего спросила время и услышала, что только половина двенадцатого. Дома родители, полагая, что она на дне рождения Нади, тревогу поднять не могли. Под проливным дождем Лида что есть сил помчалась домой.

Утром ее на «скорой» увезли в больницу с крупозным воспалением легких...

Когда Лида открыла глаза в палате, ночные видения растаяли в воздухе. Деревья перестали за нею гонятся, словно гигантские фигуры, огромные качели, ударившись о тормозную доску, замерли, и слово ХИГО растаяло в солнечном свете. По стенам палаты, в которой она лежала, сквозь солнечные пятна бродила узорчатая тень листвы. Лида от слабости не могла обернуться и посмотреть в окно, но, судя по сквозным очертаниям теней, за ним царил зеленый май. В проеме двери неподвижно стояла белая фигура — то ли смерть, то ли совесть. Лида сфокусировала взгляд на белом и поднимала глаза все выше, пока они не остановились на белом пятне лица. Она зажмурилась и снова открыла глаза.

Ксения Васильевна подошла к Лидиной кровати и взяла ее за кисть руки. Лида почувствовала толчки крови в кончиках ее пальцев. Ксения Васильевна следила за стрелкой своих ручных часов. Наконец она положила Лидину руку поверх