Я: «Самый полный, товарищ Главнокомандующий!»

Горшков: «Средний ход!»

Эту команду он дал командиру, а не на машинный телеграф, что означало бы, что он вступил в управление кораблем. А именно так на «Смышленом» командовал комбриг (на руль) и начальник штаба эскадры на «Мурманске» (на машинный телеграф), в результате чего я им издевательски передавал управление кораблем. Сейчас же я дважды нарушил правила хорошей морской практики (в таком тумане, в узкости, самым полным ходом не ходят) и требования руководящего документа, который определял скорость в Кольском заливе 14 узлов. Я полагал, что разнос мне будет позже, по приходу в базу, однако и там Сергей Георгиевич о моей оплошности даже не напомнил.

Другой случай. Прибывают на борт «Киева» Командующий Северным флотом В. Н. Чернавин и командир эскадры В. И. Зуб. Слегка взволнованы. Оказывается, через 40 минут на «Киев» прибывает Главком ВМФ, причем на вертолете. Схемы встречи начальника, прибывающего на вертолете, в «Корабельном уставе» не было. Началась дискуссия. Наконец, Чернавину это надоело, и он распорядился, что у вертолета Главкома будут встречать он и командир эскадры, я буду находиться перед строем личного состава посередине и встречать Горшкова, двигаясь по диагонали ему на встречу. Нам было все понятно, но мы «забыли» проинструктировать самого Главкома. В результате, после прохождении строя почетного караула, Горшков пошел не мне навстречу по диагонали, а кратчайшим путем к правому флангу строя личного состава и начал медленно обходить строй, пристально вглядываясь в лица моряков (как Черчилль в Ялте). Я об этой привычке прекрасно знал и ставил в первые шеренги самых высоких и статных матросов и старшин.

Наконец, Главком со своим штабом убыли с корабля. Я объявил по трансляции о завтрашнем переходе. Весь экипаж тоже был в восторге. Еще бы, не были дома почти девять месяцев. Переход прошел успешно. В Североморске нас встречали тепло и впечатляюще. Однако решения по моему преемнику принято еще не было. Старпом Ясницкий, которого я представил на должность командира, московским кадровикам показался слишком молодым – 35 лет. В ожидании решения я поехал в Ленинград объясниться в академии. И не напрасно. Начальник академии, хорошо знакомый мне адмирал Поникаровский, был крайне возмущен – прошел уже учебный месяц, а для меня учеба еще не началась. Началась она лишь в середине октября. К этому времени закончился курс по двум предметам – основы стратегии и военной географии. Стратегию мне сдавать не пришлось – кто-то поставил мне пятерку. А вот географию – пришлось. Пару недель я пытался хоть кое-что запомнить из толстенного учебника, но поняв, что за короткий срок все это запомнить не возможно, я заявил начальнику кафедры военной географии и военно-морского искусства о своей готовности. На мой зачет, кроме начальника кафедры, пришли почти все офицеры – преподаватели кафедры. Как потом выяснялось, они хотели кое-что узнать от командира первого отечественного авианосца. Между тем, зачет начался, как положено, и продолжался в течение часа. Хватило же у них терпения! Когда опрос закончился, меня спросили, как я сам оцениваю свой ответ. Я ответил, что между двойкой и тройкой. Преподавательский возглас: «Он имеет еще и совесть! Я предлагаю пятерку!» Так я стал отличником по военной географии. Еще мне предстояло сдать вступительный экзамен. Один, т. к. у меня был красный диплом училища. Экзамен был по тактике ВМФ. И хотя все было ясно, формальность стопроцентно была соблюдена: билеты, экзаменационная комиссия и т. д. Я пришел с большой папкой учебников и, как положено, доложил председателю комиссии о своей готовности, взял билет и стал готовиться. Вся комиссия в полном составе покинула помещение, оставив меня одного наедине с учебниками минут на сорок. За это время с помощью учебников я подготовился к ответу. Пришла комиссия, заслушала меня, поставила оценку – пять.

Офицеров ВМФ после окончания учебы в Академии назначали в последний момент. С утверждением меня на учебу в академию, все мои начальники, неофициально конечно, говорили мне, что после учебы я буду назначен командиром дивизии. Но, когда прибыла из Москвы кадровая комиссия, мне предложили должность командира 10-й бригады Северного флота. Я сразу отказался.

О «дедовщине»

Я обратил внимание, что все материалы о «дедовщине» (на флоте это называется «годковщиной») подготовлены журналистами, психологами, политиками и др., но только не опытными офицерами-практиками.

Наблюдая за тем, что творится в казармах, диву даешься, почему соответствующие командиры рот, батальонов, полков остаются практически безнаказанными. Разве можно сравнить с казармой, где почти все на виду, корабль, где сотни, а то и тысячи помещений. Там действительно уследить за соблюдением уставного порядка несравненно труднее. Но можно! Для этого нужно лишь одно условие – начальники должны обладать нормальными управленческими качествами и быть достаточно дееспособными. Управленческие качества даются человеку от рождения. Образование, практический опыт лишь совершенствуют, шлифуют их. Поэтому, на командные должности (там, где есть подчиненные) необходимо отбирать (именно отбирать) соответствующих офицеров. Эти соответствующие офицеры, как правило, должны обладать сильным, жестким характером, чувством собственного достоинства, что обычно не нравится большинству их начальников. В советской и российской традиции подчиненных принято подбирать по принципу личной преданности. Это мы наблюдаем даже в высших эшелонах власти и сейчас. А в Вооруженных Силах все гораздо проще. Главное для многих начальников – возможность уничижительно обращаться с подчиненными, даже орать на них и оскорблять безнаказанно. А можно ли потом ожидать от таких слабохарактерных и трусливых офицеров каких-то положительных результатов в руководстве своим коллективом? Нет, таких чудес не бывает. Успеха добивается начальник с сильным характером, умный и квалифицированный. Это определил еще С. О. Макаров в своей знаменитой «Морской тактике», без издания которой он не соглашался вступать в командование Тихоокеанской эскадрой. Эта книга и сейчас абсолютно актуальна. Беда только в том, что мало кто из офицеров ее читал, а абсолютное большинство вообще о ней не слышали.

Мне пришлось откомандовать пятью боевыми кораблями: сторожевыми СКР-26 и СКР-98, БПК «Смышленый», крейсером «Мурманск», авианосцем «Киев». СКР-26 и крейсер «Мурманск» были отличными, а «Киев» к концу моего командования был награжден орденом Красного Знамени. Это единственный корабль ВМФ СССР, ставший краснознаменным в мирное время. Какие-то ростки «годковщины» были на всех кораблях.

Но на первых четырех они были вырваны относительно легко, чего нельзя сказать о «Киеве», который был первым отечественным авианосцем. Когда я принял «Киев», дисциплина и порядок на корабле были, если сказать неудовлетворительными, значит, ничего не сказать. Воровство, мордобой, поножовщина, суицид и все это на фоне махровой «годковщины». Полтора года штабы 7-й оперативной эскадры и Северного флота, политотдел эскадры и Политуправление флота бились над тем, чтобы исправить положение на корабле, но почти безрезультатно. В конце концов, командир корабля был снят, убрали и замполита. Я был назначен командиром, а замполитом ко мне назначили А. А. Пенкина, офицера редких способностей и человеческих качеств.