Как президент нью-йоркской «Стандард», Уильям Рокфеллер добился исключительного влияния на Уолл-стрит. Возможно, для Джона эта улица и была притоном греха, но Уильям находил в ней свое сернистое очарование. В 1884 году Уильям познакомился с Джеймсом Стиллманом, когда они оба были директорами железной дороги «Чикаго, Милуоки и Сент-Пол». На Стиллмана, самого молодого директора Национального городского банка, снизошло вдохновение, и он пригласил Уильяма на должность директора. К моменту, когда Стиллман стал президентом банка в 1891 году, Национальный городской так разбогател на деньгах «Стандард Ойл», что его прозвали «Нефтяным банком».

Когда разразилась паника 1893 года, Джон Д. только выходил из заточения, вызванного его состоянием здоровья. Он поспешил из Кливленда в Нью-Йорк, чтобы организовать массовую операцию спасения. Во время паники он предоставил почти шесть миллионов долларов пятидесяти восьми частным лицам и фирмам, которым отказали банки и которые отчаянно нуждались в его вмешательстве. Чтобы выручить заемщиков, Рокфеллеру пришлось занять почти четыре миллиона долларов, и почти три миллиона из них пришли из «Стандард» в Нью-Йорке. Это был хитрый компромисс, так как он давал ссуду против ценных бумаг, тогда падавших в цене. В октябре 1893 года казначей «Стандард Ойл» Уильям Т. Уордуэлл решил, что Рокфеллер достиг допустимого лимита и совершил немыслимое: закрыл окошко кассы перед основателем компании. Пораженный Джордж Роджерс передал боссу вердикт: «Он отказался дать мне денег, потому что не имеет уверенности, что получит их обратно в любое время»10. После оживленных переговоров Уордуэлл расширил кредит Рокфеллера до двух миллионов восьмисот тысяч долларов в обмен на залоговое право на его ежеквартальный дивиденд семьсот семьдесят пять тысяч долларов из акций «Стандард Ойл». Некоторые письма Рокфеллера отражают трагикомичное замешательство, когда он с трудом пытался собрать займы у должников и выплатить собственный долг «Стандард Ойл». В начале сентября он написал Сетти из Нью-Йорка, что закрыл долги, с излишком пятьсот пятьдесят тысяч: «Мы ровно выходим из паники, но я надеюсь, такое больше никогда не повторится»11.

Когда речь заходила о старых друзьях, его щедрость ослепляла. Когда Капитан Вандергрифт телеграфировал из Питтсбурга, что трест, которым он руководит, в смертельной опасности, Рокфеллер безотлагательно телеграфировал: «Сколько вы хотите?» – «Миллион долларов», – пришел ответ, и Рокфеллер написал: «Чек на миллион в пути»12. Но его завалили столькими мольбами, что многим пришлось отказать, и это вызвало неизбежную горечь. Фредерик Т. Гейтс упоминал эти болезненные затруднения в письме в октябре 1893 года: «Сегодня у меня на столе срочные настойчивые просьбы спасти старых друзей [господина Рокфеллера] на много сотен тысяч долларов. Я навлек на себя ненависть многих важных предприятий, потому что последние несколько дней мне приходится отказывать им»13. Не один человек, которому отказали, позже обвинял Рокфеллера в том, что тот его разорил.

Во время паники Рокфеллер осознал общественные обязанности, сопровождающие большое богатство. За долгое время он привык относиться к правительству враждебно, а теперь сотрудничал с Вашингтоном, чтобы успокоить неустойчивость финансовых рынков. В 1894 году Министерство финансов США, встревоженное утечкой золота, которое обеспечивало золотой стандарт, обратилось к Дж. П. Моргану за операцией по спасению. Сказав Джону Г. Карлайлу, министру финансов, что это невозможно, Морган спешно посовещался со Стиллманом – признак нового статуса Стиллмана на Уолл-стрит. «Он был крайне расстроен требованиями, – вспоминал Стиллман, – почти рыдал, обхватил голову руками и кричал: «Они ждут невозможного!» Я успокоил его и попросил дать мне час, и за это время перевел десять миллионов из Европы от «Стандард Ойл» и еще десять из других источников». Когда Стиллман вошел в кабинет Моргана и сообщил о двадцати миллионах долларов, триумф вскружил Моргану голову. «Он принял позу спасителя своей страны и принял все признание, – заметил Стиллман лукаво, приписывая настоящий успех себе и «Стандард Ойл». – Но, видите ли, он поэт; Морган – поэт»14. Рокфеллер никогда не требовал признания за свои действия и предпочитал обходиться без огласки.

Поведение Стиллмана в панику отрицательно сказалось на его отношениях с Рокфеллером, который, будучи завален требованиями, выделил ему пять миллионов долларов. Рокфеллер считал, что хитрец Стиллман не только держал его деньги дольше необходимого, но и пустил не на укрепление банка, а на скупку акций по низким ценам. Рокфеллер при любых обстоятельствах был бы недоволен союзом «Стандард Ойл» и банка с Уолл-стрит, но после паники 1893 года из-за разочарования в Стиллмане стремление Уильяма размещать крупные счета в его банке вызывало новые дурные предчувствия. Один финансовый советник Рокфеллера, Генри И. Купер, в негодовании сказал ему: «Вам стоит серьезно поговорить!» – «Нет, господин Купер, мы ничего не будем делать, – спокойно ответил Рокфеллер. – Но мы этого не забудем!»15.

* * *

В ноябре 1887 году, слушая показания Рокфеллера перед новой Комиссией по торговым отношениям между штатами, Генри Демарест Ллойд увидел в свидетеле князя тьмы, воплощение зла. После он яростно строчил заметки, которые называл «Фанатичный Стандард Ойл», и сказать о Рокфеллере он хотел следующее:

«Он… грабитель… не поклонник свободы… царь плутократии, поклоняющийся собственной Власти денег над человечеством. Он никогда не пожертвует своими планами ради ограничений закона или патриотизма или филантропии… Его жадность, ненасытность текут, как Универсальный растворитель, и повсюду плавят для него в золото частное предпринимательство, общественную мораль, честь судий, доверие законодателей, дары природы. Он остановится, когда остановится – не раньше. Не тигр, а рысь… черты как у «джентльмена пирата» из романов, мысли холодные, безжалостные»16.

Убежденный, что «Стандард Ойл» это прототип всех трестов, два года спустя Ллойд принялся за крупное исследование, и, когда в 1894 года появилась книга «Богатство против Содружества», он был уверен, что общество готово к его откровениям. Накануне публикации он написал: «небо, кажется, шлет множество знаков, что время для появления такой информации наступило»17.

Элегантный Ллойд, известный как «миллионер-социалист», длинноволосый, с очками в тонкой оправе и мягкими усами, выглядел слегка артистично. Он дружил с Клэренсом Дэрроу, Джейн Аддамс, Юджином Дебсом и Букером Т. Вашингтоном. За него поднимали тосты многие литераторы, а Роберт Льюис Стивенсон назвал его «очень способным умным парнем» и утверждал, что «он пишет самые качественные статьи из всех, кто мне известен в Америке»18. Ллойд, франтоватый реформатор, посещал собрания профсоюзов в пенсне на золотой цепочке, сером цилиндре и до блеска начищенных ботинках. Когда он поддержал анархистов, обвиненных в бунте на Хеймаркет в Чикаго 4 мая 1886 года, его разъяренный тесть и совладелец «Чикаго Трибьюн» лишил его наследства и передал свое имущество в управление опекунам для детей Ллойда. Поддерживая образ жизни нарядного миллионера, а фактически трубадура радикальных идей, Ллойд полагался на доход жены.

Со временем Ллойд стал более радикальным. С мессианским мироощущением, он был неразборчив в симпатиях к Крестовым походам. Он, начав как либерал свободного рынка, затем обратился к социализму, профсоюзам, рабочим кооперативам и утопическим коммунам. Однажды он назвал себя «социалистическим-анархическим-коммунистическим-индивидуалистским-коллективистским-кооператором-аристократическим демократом» – и это только на закуску19. Мало какое дело в арсенале прогрессиста – от нападения на тарифы до поддержания передачи коммунальных служб муниципалитетам и до сражений с потогонными фабриками – ускользало от его широких взглядов. Как Карл Маркс, он верил в неизбежное крушение капитализма, который считал коррумпированным и ненасытным. Как и Маркс, он считал, что конкуренция ведет к монополии – долгожданный шаг, так как это «необходимый и несомненный шаг к национальному и международному сотрудничеству»20.