Не успел я улечься, как затрещал телефон.

– Приехала ваша тетя вместе с Лидой Давыдовой, – говорит мне Дивов, адъютант Кутепова. – Вы пойдете встретить ее?

Теперь уж мы прямо загуляли. Можно было думать, что кончилась война.

Как военнослужащий, накануне и в разгаре войны я не мог выступать в печати иначе, как в исключительных случаях. Официально назначенный руководить переселением русских, в деликатных условиях местной политической игры я был вынужден к величайшей осторожности даже в выражениях, чтоб не погубить дело в зародыше. Все это прекрасно знали заинтересованные лица.

Вызванный мною к жизни в Париже Комитет под председательством донского атамана А. П. Богаевского, при участии моего брата[188]и парагвайского консула Ла Пьера, уступил место коммерческим организациям, так как консулу был дан соответствующий приказ вследствие перенесения центра переселения в Варшаву, откуда эмигранты посылались польским «Буро» на спекулятивных условиях, закрепощенные по заключенному здесь контракту[189].

Насильственная остановка дела в Париже вызвала катастрофу бывшего главной пружиной переселения Н. С. Горбачева, которого непосредственное обращение к министру иностранных дел в первый год войны и вынудило последнего поручить мне дело русского переселения. Горбачев мгновенно погрузился в долги, и лишь решительное вмешательство оставшихся со смертью генерала Богаевского членов Комитета сумело ликвидировать их. Но яростная полемика, избравшая его своей жертвой, не оставила его в покое и в дальнейшем, и сотни тысяч русских читателей «Последних новостей» и пр. литературы, поддержанные авторитетом исключительной по составу комиссии – Секретаря Нансеновского комитета Стогова и Аксентьева, задержавшихся во Франции, всецело обязаны им всеми теми ужасами, которые «неожиданно» появились[190]. Но памятником самоотверженного дела здесь остались тысячи русских интеллигентов, частью устроившихся в Парагвае или рассыпавшихся по Аргентине, Уругваю и Бразилии, и 20 тысяч крестьян, нашедших здесь спасение от польского ига, не считая тысяч других, застрявших в иных краях. Поля пшеницы, хлопчатника, мака, льна, изобилие домашней худобы и сотни русских домов и хуторов свидетельствуют, что их тяжелый труд не остался [напрасным], и от этих людей я не слышал иного слова, кроме слов искреннего привета и благодарности. Эти простые русские слова заставляют меня забывать и до сих пор все пережитые лишения и труды.

Библейские сказания поминают праотца Ноя, в семи душах своей семьи спасшего человечество от потопа. Еще более бескорыстный и великодушный в индейских преданиях, он спасает со второй женою своею погибавших в волнах младенцев. Ясно предвидя будущее, я сделал все, чтоб открыть путь к спасению всем русским, не делая различий ни для семитов, ни для сынов Хама… И если спасены только тысячи и десятки тысяч, а не миллионы, кто вправе обвинить меня в неудаче?! И тогда пускай упрекнут меня те, кто сами, бескорыстно служа другим, сделали дело лучше меня и исполнили свой долг перед Матерью Россией за дедовскую кровь, текущую в их жилах, за материнские заботы, давшие им воспитание, за Царскую науку, сделавшую их полезными даже в чужих краях, за честь сражения под ее знаменами, за честь водить на смерть ее чудо-богатырей. А те, кто понял всю славную, но тяжелую трагедию сына своей Родины, пусть простят меня, что в последний час, под гром орудий, бомбардирующих Париж, заговорил, наконец, Парагвайский Сфинкс.

Парагвай, самое сердце Латинской Америки. Мы переплываем одноименную реку Парагвай на военном катере в сопровождении местного сенатора Мигеля Сагиера и почетного консула России в Парагвае Игоря Анатольевича Флейшера-Шевелева. Еще мгновение, и мы ступаем ногами на землю, где установлен необычный памятник Ивану Тимофеевичу Беляеву – царскому генералу, национальному герою Республики Парагвай, младшему брату моего прапрадеда.

Что в этом памятнике необычного? Бюст генерала Беляева установлен на пирамидальных сваях, так как с начала 70-х годов ХХ века река Парагвай имеет обыкновение выходить из берегов, заливая этот участок земли. Памятник установлен на земле, которая носит название Чако. В переводе с индейского языка гуарани Чако значит «охотное поле». Это территория размером с четверть Франции. Населена преимущественно индейцами из-за трудных условий проживания. Именно из-за нее в далекие 1932–1935 годы здесь развернулась самая кровавая на Южно-Американском континенте война в ХХ веке – между Парагваем и Боливией. Как суверенное государство Парагвай давно бы уже перестал существовать, если бы не… русские офицеры, которых Иван Тимофеевич призвал сюда для реализации «Русского очага». Наблюдая падение нравов в братоубийственной Гражданской войне, он хотел создать общество русских людей, которые должны были бы сохранить в себе русскость для будущих поколений. Вот что писал сам автор мемуаров об этом: «Я мечтаю об одном. В море продажного разврата и растления я надеюсь найти горсть героев, способных сохранить и возрастить те качества, которыми создалась и стояла Русь. Я верю, что эта закваска сохранит в себе здоровые начала для будущего».

В далекую латиноамериканскую страну стали прибывать разочарованные в европейском «радушии» бывшие подданные Российской империи. В Парагвае им предоставлялись достойные условия труда.

Так, например, офицеры сохраняли за собой воинское звание, а жалование у первых прибывших специалистов было примерно таким же, как и у депутата местного парламента. Конечно, после того как русские генералы еле-еле могли сводить концы с концами в Париже, Республика Парагвай, действительно, виделась им спасением. Многие из них внесли достойный вклад в развитие своей второй Родины. Так, например, в декабре 1933 года в Парагвай прибыл Степан Леонтьевич Высоколян. Во время Чакской войны он прошел путь от майора до бригадного генерала (генерал-лейтенанта), приняв на себя управление всей артиллерией страны. После войны он возглавлял в Асунсьонском университете кафедры физико-математических и экономических наук. Примеров тому, как русские люди послужили принявшей их стране, множество.

Почему началась Чакская война? В мировой политике все достаточно банально. Американская нефтяная компания Standart Oil, принадлежащая Рокфеллерам, провела геологическую разведку области Чако, которая находится между Парагваем, Бразилией, Боливией и Аргентиной. В результате геологоразведки в ней были найдены залежи нефти. В связи с этим боливийское правительство получило кредитную линию (прямо от американцев – тогда МВФ еще не было) на закупку американского же вооружения. Руководить боливийской армией были приглашены… немецкие офицеры. Главнокомандующим боливийской армией был немецкий генерал Ганс Кундт. Был среди офицерского состава и Эрнст Рэм (глава штурмовых отрядов СА, ближайший соратник Гитлера, который был убит по его приказу в «ночь длинных ножей» в 1934 году). Согласно Версальскому мирному договору 1919 года Германии запрещалось иметь авиацию, танки, тяжелую артиллерию. В 1932 году примерно 200 немецким высшим офицерам предоставили возможность получить опыт ведения войны на американские деньги американским же оружием. Как раз тем, которое было для них запрещено. К этому добавлялись огнеметы и пулеметы с водяным охлаждением. Парагвайская армия была вооружена куда беднее: танков не было вовсе, самолет был всего один. Однако выдержка и смекалка русских офицеров в корне изменили запланированный агрессорами ход войны.