Да и дети у них не рождаются, большая боль. Всё правда, и с этим идти к незнакомой девочке стыдно. Тяжелая работа, даже для настоящей снави, он понимает. Но если Ильсай задержится на зиму, то будет время, можно попробовать. Конечно, ему не нужна иная жена, но вдруг ей и правда требуются в холода кров и защита?

Яд слов Апи Битринни впитался и начал свою работу.

Через день опытный шакал осторожно поговорил и с Миратэйей. Предложил помочь сыну, перед которым у него, старого и не слишком доброго человека, большая вина. Снави уже смотрели и отказались, слишком большая работа, а прямой потребности в исцелении нет, Дари же здоров. После байги он соберет стариков и испросит у них для нее, чужой в их роду, права зимовать с племенем битри. Всего лишь зимовать, ничего особенного! Зато как это поможет сыну…

Мира морщилась, с трудом разбирая, что кроется за словами. В сплошной лжи были редко разбросаны зерна правды. Так редко, что выстроить не удавалось ни единой цельной мысли без признака обмана. Но яд подействовал и на нее. Работа со старыми шрамами тяжела и требует сил. А ей, слепой, вдвойне трудно, не понимая и не видя. Бросить хорошего человека в беде нельзя. Мира ходила в шатер Дари, разговаривала с его женой и смущенно осознала – женщина совершенно здорова, хоть и нет у семьи детей. Значит, и ей наскоро не исцелиться, надо жить рядом и наблюдать день за днем коварный скрытый недуг. Что же делать? Если она задержится – дома сойдут с ума от беспокойства. А уедет – здесь будут снова жить без надежды.

Байга утратила всю свою привлекательность. Так долго она думала о славе Норима, так мечтала, что его назовут лучшим и укроют спину вышитым шелком попоны победителя. Уже завтра. Миратэйя чуяла прочих коней и знала – здесь не с кем тягаться, они слабы и медлительны. Не могут бежать от восхода до нового солнышка без воды и остановок, презирая жару, сушь, трудную дорогу, пусть и горную. Норим может. И он сделает всё правильно и легко. Полторы сотни верст по степи до приметной белой скалы, вокруг нее и назад, к селению. Северный ветер будет тут еще до заката, когда лучшие из иных лишь замутят пылью далекий горизонт.

Всё сбылось. И шум многоголосой толпы, и гордая поступь горячего коня, жаждущего славы и готового еще бежать, дождавшись соперников, потерявшихся где-то у горизонта, чтобы услышать новые крики восторга. И попона. Миратэйя ощупала узор, тонкий и точный, вышитый паутинным шелком и бисером: ни одной нити не пропущено, ни одна не легла косо. Шелк мягко, как льющаяся струя, скользит под ладонью, восхитительно легкий. Дорогой, наверняка яркий.

Норима увели.

Апи уверено обнял плечи победительницы, громко объявил ее имя и восславил, обещая до конца недели огласить цену за эту байгу, ведь девушка чужого рода и всех своих прав не знает, ей объяснят, судья честен и проследит.

И позвал на совет стариков. Удивительно, но на сей раз в речах не было и капли лжи. Ее торжественно и важно спросили, готова ли она остаться «переждать непогоду» в шатре Дари? Всего один вопрос. Мира кивнула, осторожно пообещала постараться и вышла, усталая почти до потери сознания. Выпила степной чай на травах, съела немного сыра, принесенного травницей по просьбе доброй старой Кунгой.

Арагни спала всю ночь и очнулась лишь к обеду следующего дня, слабая, с тяжелой головой и спутанными мыслями. Нехотя выпила оставленной для нее в шатре воды, удивительно несвежей и неприятной на вкус. И побрела, с трудом переставляя ноги и почти не понимая окружающего, за пригласившей ее к застолью девушкой, ведь самое время праздновать победу Норима. От пищи не стало легче, а то, что подавали вместо молока, наполнило сознание невнятным туманом. Апи в шатре не было. Мысли путались всё плотнее и гуще, тошнота ползла снизу, из живота, наполняя тело мерзкой дрожью озноба и делая голову тяжелой, мучительно болезненной даже для прикосновения собственных пальцев. Она никогда не пробовала хмельного и понятия не имела, что за напиток готовят кочевники из забродившего молока. Не знала и того, что хмель гасит дар снавей – так задумано драконом. Чего только обычные люди не творят спьяну, а уж глупости, усиленные способностями Говорящих, – это смертельно опасно.

Без дара слух притупился, мир погас и стал далеким, трудным для восприятия.

Смутно и с большим трудом Мира расслышала, как вошел Апи и с победной насмешкой в голосе приказал «уважаемую гостью» отнести в белую юрту. Рассмеялся, громко спросил: не возражает ли невеста? Она очень даже возражала, но язык не слушался. А чтобы позже не зашумела, ей плотно забили рот смоченной в незнакомом настое трав тряпицей. Тело завернули в душную шкуру и понесли.

Это было так непонятно, безнадежно и непоправимо, что Мира не могла поверить в происходящее. Сознание гасло вопреки ее усилиям удержаться хоть на самом краешке реальности. Последний звук, который она услышала, – это возмущенный визг Норима и звук его копыт, резвым галопом удаляющийся в степь. Следом дробно устремились иные кони, много, все свежие…

Апи в то же время ждал непокорного сына. Победно ждал!

– Зачем звал? – Встревожено спросил Дари. Он с полудня искал по шатрам Миру и полагал, что дело плохо.

– Поздравить, сынок, – сладко улыбнулся Апи. – Мы спросили у девушки, чего она желает в качестве приза за победу в байге, и она выбрала высокое право стать частью семьи Битринни. Твоя невеста в белой юрте. Не войдешь к ней до заката – я иного родича подберу. Не держу тебя более, ступай, думай.

– Обманул, – устало выдохнул Дари.

– О благе рода позаботился, – назидательно возразил Апи. – А ты подумай, что с ней сделает Шинай, если упрешься. Он очень на это рассчитывает. И за нож Айгэ одаренная малышка сполна расплатится, и за унижение проигрыша этому ее безродному пастуху. И за руку, помятую бешеным скакуном нашей победительницы. Иди, сынок. У тебя есть время, солнце еще высоко. Вот только выбора у тебя нет.

Апи рассмеялся сгорбленным плечам мужчины и его загнанной вглубь ярости, выбелившей костяшки пальцев. Пусть бесится, смотреть приятно: игра-то проиграна. Станет чудить, девочку оставит беззащитной. Будет молчать – жену любимую жестоко унизит, без единого предупреждения введя в дом молодую. Кстати, надо дать знать красавице, отказавшей его пятому сыну, что тут вытворяет старший, ее любовь вопреки здравому смыслу, воле отца и всем ухищрениям Апи. Самое время!

Дари сидел на пороге юрты и обреченно ждал заката. Он надеялся, что маленькая Ильсай догадается выйти и отказаться, еще можно. Это он не должен пересекать круга войлока и резать «пояса невесты». Такой у илла обычай: разрежет и войдет – признает женой. Как он мог, зная старого шакала, так глупо попасться и подвести девочку.

Шинай со своей сворой подошел на закате. Два десятка бойцов с пьяным азартом в глазах. Они желали крови. А Дари, вот ведь глупость, даже не взял саблю, на празднике не принято звенеть оружием.

– Знаешь, братец, я ее страстно люблю и готов оспаривать в поединке, – высокопарно заявил достойный сын Апи. И добавил с усмешкой: – Моя сабля против твоего кинжала, честный спор.