Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, маме… Валерий Константинович, я могу вам рассказать эту историю, только это будет уже в третий раз… Дмитрий Сергеевич ее уже знает, он нас даже увозил… В общем, мы с Пашей хотели выйти туда, где клад. А там уже мама с папой и с ее… в общем, с одним другом мамы. И мы сбежали.
— Сбежали от места, где клад, чтобы не идти туда, где твоя мама с папой и с другом?
Теперь Валера Латов начал проявлять понятливость и был вознагражден улыбкой Иры.
— Да… Они же клад украли. Дед его мне завещал.
— А где, говоришь, клад закопан?
Ирина откровенно колебалась.
— Михал Андреич, вы…
— Ира, ты как хочешь. Клад твой. Но с Валерием Константиновичем я советую быть откровенным.
— А вы поможете достать клад?
— Я готов, но… — Михалыч откровенно колебался, — но вертолет — не мой, и казаки подчиняются не мне. И все, что мне обещали, вас отыскали — уже сделано. Спрашивай вот у него.
— Валерий Константинович, поможете? Если найдем клад — вам половина.
— Валера… э-ээ… ты как?
— От того, что вертолет налетает часа на два больше, ничего страшного не произойдет.
— Тогда… Давай карту посмотрим?
— А вот она.
И мужчины нагнулись над картой.
— Ну, и где это, Ира? Примерно?
— Я вам покажу почти точно… Дмитрий Сергеевич вам покажет точно без «почти»…
— Володя… — тихо позвал Латов.
Вертолетчик вынул пальцы из банки с тушенкой, аккуратно облизал, бесшумно подошел, в одних носках.
— За сколько долетим… вот сюда?
— За час. Это со взлетом и с посадкой.
— Та-ак… Двадцать человек поднимем?
— Конечно, поднимем. Мне бы, конечно, бензину…
— Будет тебе бензин. Все, иди. А вот с тобой, Ирина… Ладно, завтра полетели мы за твоим кладом. Но давай уж так — возьмем с собой и всех остальных. И маму, и папу, и этого самого… маминого друга. Между прочим, это в твоих интересах. Я хочу, чтобы все видели — тебе и правда завещали клад, и что именно ты знаешь, как его найти.
22 августа 1999 года
На вертолете Латова до Красных скал был всего-то час летного времени. Строго говоря, летели даже немного меньше, но пришлось долго кружить над самым местом: сесть в горах совсем непросто, потому что ровных площадок очень мало, и они совсем не так уж и пригодны для посадки. Стоял пронзительно-яркий, удивительный день, похожий на переводную картинку, и уже в девять часов утра скалы просто плавились от жара.
Вертолет упал вниз, накренился, и у всех засосало под ложечкой.
— Красивые места… — задумчиво сказал Валера Латов.
— Хочешь, искупаемся? — легкомысленно спросил Михалыч.
— Отличная должна быть охота, особенно на марала… — голос Маралова прервался на самой мечтательной ноте.
— Тут медведи водятся? — тревожно вопросил Фрол Филиппович. Каждый сказал что-то совершенно в своем духе.
Вертолет вертикально спускался, в ноги сильно толкнуло снизу, и двигатель, взревев, вдруг замолчал. Только свистели лопасти, все не могли остановиться, да полз в кабину одуряющий, душный запах разогретых солнышком высоких трав.
— Ну и откуда столько ям? — от души удивился Латов, не успев подняться на террасу. — Неужто вы не знаете, где он точно расположен, этот клад?
— Знаем… — вздохнула Ревмира. — Клад расположен в десяти кубических саженях от источника — то ли на северо-запад, то ли на северо-восток.
— Но тогда все равно — зачем столько ям? Отсчитайте себе и копайте, где нужно…
Недоумение Маралова было как будто вполне искренне. А искорку иронии невнимательный человек вполне мог бы и не заметить.
— Подождите, подождите… — возникли вопросы у Михалыча тоже сразу. — А почему вы тут копали? Именно в этом месте? А почему не на полметра дальше? Или ближе?
— Потому что применялись печатные сажени… — завел Хипоня всю тут же древнюю бодягу, — а казенная сажень составляет…
— Минуточку… — Михалыч поднял руку, на этот раз как-то очень властно, и Хипоня оскорбленно замолчал. — Ирочка, тут речь идет о каких саженях? Разве о печатных или о казенных? Вроде бы совсем другие были там?
— Да… Михал Андреич, там кубические сажени были.
— Ага… Так почему же вы не мерили в кубических?! Что у вас тут понакопано?!
— А потому, что он толком не знает, что такое кубическая сажень… — махнула рукой Ревмира с тяжелым вздохом, и вместе с рукой что-то упало в сердце Хипони, потому что Хипоня вдруг понял — этот взмах отвергает не только его трактовку саженей, но и его самого.
— Ага… А вы-то знаете, что такое кубическая сажень?
— Это… Для измерения объема, да?
— Гм… Да вообще-то баловались такой саженью сибирские купцы, баловались. И вовсе не для объемов, а как раз для расстояний… У вас отец был из сибирских купцов, я правильно понял?
— Ну да…
— Вот видите. Сынок, посчитай, я что-то не могу сообразить.
— Что считать, папа?
— Стандартная сажень позднего времени будет двести тринадцать и тридцать шесть сотых сантиметра, если не округлять. Так? Значит, если квадрат будет со стороной два метра, и тринадцать сантиметров, тридцать шесть сотых — какой длины будет линия, пересекающая такой квадрат от одного угла — в противоположный?
— Минутку… — Павел вытащил калькулятор, пробежал по кнопкам руками. — Это будет триста один сантиметр и семьдесят четыре сотых сантиметра, папа!
— Отлично-с. Значит, если нам надо что-то измерить так, чтобы не всякий догадался, что к чему, мы и говорим: столько-то квадратных саженей. И мерим в саженях, каждая из которых — три метра и два сантиметра! А если большое расстояние, то всегда можно принять во внимание эти самые семьдесят четыре сотых. Это ясно?
Все это говорил какой-то другой Михалыч, еще не очень знакомый присутствующим. Говорил четко, с прекрасной артикуляцией, очень конкретно и внятно.
— Тут вроде кубическая… — тихо напомнила Ревмира, бросая то на Михалыча, то на Хипоню мученические взгляды.
Ирина же не дыша уставилась на Михалыча и даже ничего не говорила.
— Сейчас дойдем, — Михалыч сделал неуловимый останавливающий жест, и задал Павлу следующий вопрос:
— Сынок, давай мысленно построим уже не квадрат, а куб, каждая из сторон которого равна двум метрам, тринадцати сантиметрам и тридцати сотым сантиметра. И найдем, какой длины будет линия, пересекающая его по диагонали, самая длинная из линий, соединяющих противоположные углы такого куба.