Он нагнулся, стянул с ног башмаки, потом поднял их и изо всех сил запустил в стену сначала одним, а следом и другим. Я даже вздрагивала, когда каждый из башмаков бухался о камень и отскакивал на пол. Джейми сдернул с себя плед и не глядя отшвырнул его назад. Потом подступил ко мне, сверкая глазами.

— Итак, ты не имеешь на меня никаких прав, Саксоночка? Предоставляешь мне возможность развлекаться, как я пожелаю, да? Так или нет?

— Н-ну да, — ответила я, невольно отступая на шаг назад. — Именно это я имела в виду.

Он сгреб мои руки в свои, такие горячие от волнения, что мне казалось, они обжигают мне кожу, и я попыталась высвободиться.

— Ну если ты не имеешь на меня прав, — продолжал он, — то я имею на тебя по крайней мере одно право. Иди сюда!

Он взял мое лицо в свои ладони и прижался губами к моим губам. В этом поцелуе не было ни нежности, ни просьбы, и я воспротивилась ему, попыталась уклониться.

Джейми нагнулся и подхватил меня одной рукой под колени, не обращая внимания на мое сопротивление. До сих пор я не знала, до какой степени он силен.

— Отпусти меня! — закричала я. — Что ты собираешься делать?

— Я полагаю, тебе это должно быть совершенно ясно, Саксоночка, — процедил он сквозь стиснутые зубы. Он опустил голову, и глаза его горели передо мной, как раскаленное железо. — Но если ты хочешь, чтобы я сказал, то вот тебе мой ответ: я собираюсь уложить тебя в постель. Сейчас. И буду держать тебя там до тех пор, пока ты не узнаешь, какое право я имею на тебя.

И он еще раз поцеловал меня — намеренно жестко, заглушив мой протест.

— Я не хочу спать с тобой! — заявила я, как только он оставил в покое мои губы.

— Я и не собираюсь спать, Саксоночка, — ответил он спокойно. — По крайней мере теперь.

Он подошел к кровати и бережно уложил меня на затканное розами одеяло.

— Ты отлично знаешь, что я имею в виду, черт тебя побери! — Я повернулась, намереваясь, соскочить по другую сторону кровати, но он остановил меня, крепко ухватив за плечо и повернув лицом к себе. — Я не хочу заниматься с тобой любовью!

Голубые глаза уставились на меня с близкого расстояния, и дыхание застряло у меня в глотке.

— Я тебя не спрашиваю о твоих предпочтениях на этот счет, — проговорил он угрожающе низким голосом. — Ты моя жена, о чем я говорил тебе достаточно часто. Если ты не хотела выходить за меня, у тебя был выбор. Если ты не обратила внимания вовремя, то напоминаю, что твоя часть обета включала слово «повиноваться». Ты моя жена, и я хочу тебя, женщина, и возьму тебя, чтоб черти меня побрали! — Голос его все повышался, и под конец он почти кричал.

Я встала на колени, прижала кулаки к бокам и тоже закричала на него. Страдания последнего часа поставили меня на грань срыва, и я позволила себе взорваться:

— Будь я проклята, если отдамся тебе, ты, наглая свинья! Ты воображаешь, что можешь приказывать мне ложиться с тобой в постель? Употреблять меня как шлюху, как только войдешь в охоту? Не выйдет, ты, затраханный ублюдок! Сделай это, и тогда ты не, лучше твоего драгоценного капитана Рэндолла!

Он смотрел на меня всего мгновение, потом вдруг встал и отошел в сторону.

— Уходи, — сказал он, мотнув головой в сторону двери. — Если ты так думаешь обо мне, то уходи. Я не стану тебя преследовать.

Я замолчала, наблюдая за ним. Зубы у него были стиснуты от гнева, он нависал надо мною, словно Колосс Родосский[37]. Свой темперамент он на этот раз крепко держал в узде, но разгневан был так же сильно, как на дороге к Дунсбери. Но он сказал что думал. Если бы я предпочла уйти, он бы меня не удерживал.

Я задрала подбородок вверх и стиснула челюсти так же крепко, как и он.

— Нет, — ответила я. — Нет. Я не привыкла спасаться бегством. И я тебя не боюсь.

Его взгляд задержался на Моем горле, где как бешеный колотился пульс.

— Да, я вижу, — произнес он, глядя на меня сверху вниз.

На лице у него постепенно появилось выражение вынужденной уступчивости. Он присел на кровать, подальше от меня, я тоже села — с опаской. Он несколько раз глубоко вздохнул, лицо мало-помалу приняло обычный для него бронзовый оттенок.

— Я тоже не привык убегать, — сказал он ворчливо. — Ладно. Скажи мне, что значит «затраханный».

Мое удивление было столь очевидным, что он поспешил объяснить:

—Если ты непременно должна давать мне прозвания, дело твое. Но я не хочу выслушивать то, на что не могу ответить. Я понимаю, что слово это грязное, судя по тому, как ты его выговорила. Но что оно значит?

Он захватил меня врасплох, и я засмеялась — несколько смущенно.

— Оно значит… ну, оно значит то… что ты хотел сделать со мной.

Одна бровь взлетела вверх, на лице появилась кривая усмешка.

—А, значит, перепихнуться? Я был прав, словечко очень грязное. А что такое садист? Ты меня один раз так назвала.

Я подавила желание рассмеяться.

— Ну, это такой человек, который… э-э… получает сексуальное удовлетворение, причиняя боль.

Лицо у меня побагровело, но сдержать улыбку я так и не смогла. Джейми фыркнул.

— Ты не очень-то мне льстишь, — сказал он, — но я не могу возразить на твои замечания.

Он глубоко вздохнул, откинулся назад и расцепил руки. Расправил пальцы, положил руки ладонями на колени и посмотрел мне в лицо.

— Что же это такое? Почему ты так себя ведешь? Девушка? Я сказал тебе тогда чистую правду. Но это не повод для доказательства. Это вопрос о том, веришь ли ты мне или нет. Ты веришь мне?

— Да, я тебе верю, — неохотно призналась я. — Но дело не в этом. Или не только в этом, — добавила я в порыве к полной честности. — Я думаю, дело в том… словом, обнаружилось, что ты женился на мне из-за денег, которые ты должен получать. — Опустив глаза, я водила пальцем по узорам на одеяле. — Я знаю, что не имею права жаловаться, ведь я тоже вышла за тебя из эгоистических побуждений, но… — Я прикусила губу и сглотнула, чтобы голос звучал яснее. — Но и у меня ведь есть своя гордость, знаешь ли.

Я бросила на него взгляд исподтишка и обнаружила, что он уставился на меня с выражением полной ошеломленности.

— Деньги? — произнес он пренебрежительно.

— Да, деньги! — Меня возмутила эта его небрежность. — Когда мы вернулись, ты поспешил выложить Коламу, что ты женился и теперь требуешь свою долю из доходов Макензи.

Он некоторое время глядел на меня с открытым ртом, как будто собирался что-то сказать. Вместо этого он начал мотать головой из стороны в сторону, а потом захохотал. Закинул голову назад и закатился, опустил голову на руки и все еще продолжал истерически смеяться. Я в негодовании откинулась на подушку. Что тут смешного?