Когда я изучал обезьян резус на острове Кайо-Сантьяго (Пуэрто-Рико), меня навестила съемочная группа Би-би-си. Они снимали документальный фильм об эмоциях животных и хотели получить некоторые сведения о «социальной жизни» этих обезьян. Они также хотели установить большое зеркало и посмотреть, как будут вести себя обезьяны. Я предупредил их, что некоторые из наиболее возбудимых подростков и взрослых самцов могут разбить это зеркало вдребезги. И действительно, вскоре большой взрослый самец в стиле кунг-фу давил остатки зеркала, превращая его в мелкие осколки. Конец фильма. Потом обезьяны наблюдали, как мы подбирали все осколки, которые только смогли найти. Позже, в тот же день, когда съемочная группа ушла, мы увидели четырех прогуливавшихся взрослых самок: три обезьяны шли налегке, четвертая несла маленький осколок зеркала. Периодически обезьяны останавливались и внимательно и долго смотрели в зеркало[305].

Что они видели? О чем они думали? И почему только самки? Учитывая размер зеркала, они не могли думать, что в зеркале другая обезьяна. А если это не кто-то другой, тогда кто же еще, кроме «меня»? Может быть, они были поглощены мыслями о своей привлекательности, достойной их мужественных юношей?

Опыты с использованием зеркала превратились в настоящую индустрию исследований животного. Ее цель — выяснить, как животные воспринимают самих себя, присуще ли им чувство «самости»?[306]

Родоначальником такого подхода был Чарлз Дарвин, изучавший поведение орангутангов в неволе. Спустя более чем сто лет после Дарвина, в 1970 году, сравнительный психолог Гордон Гэллап разработал более точный и информативный метод. Гэллап обеспечил шимпанзе доступ к большому стационарному зеркалу и начал изучать их поведение. Подобно орангутангам, которых наблюдал Дарвин, шимпанзе смотрели в зеркало и делали гримасы, видя себя в зеркальном отражении. Обезьяны также искали что-то позади зеркала, как будто они пробовали определить местонахождение «невидимой части» индивидуума, находящегося в зеркале. Эти формы поведения не представляли большого интереса. Тогда Гэллап сделал следующий шаг. Он дал обезьянам наркоз и, пока те были без сознания, специальной краской без запаха нарисовал каждой пометки на одной брови и на одном ухе. Как только шимпанзе пришли в себя, Гэллап поместил перед ними зеркало и стал наблюдать. Приходя в себя, животное немедленно смотрело в зеркало и касалось отмеченных краской мест на голове. Это поведение можно истолковать двояко. Во-первых, шимпанзе обнаруживают, что, когда они начинают двигаться, зеркальное изображение полностью и абсолютно синхронно повторяет все их шаги. Замечая эти совпадения, обезьяна приходит к выводу: «Это я». Во-вторых, они воспринимают свое зеркальное отражение как другого шимпанзе с красными метками и удивляются, если находят то же самое у себя. В обоих случаях поведение «двойника» подсказывает смотрящему в зеркало индивидууму кое-что о нем самом. Тем не менее второе объяснение кажется маловероятным, учитывая тот факт, что, хотя шимпанзе опознают окрашенные метки и касаются их, они продолжают использовать зеркало, чтобы искать невидимые части тела того, кто в зеркале. Зеркало становится для них инструментом.

Другой вариант эксперимента был проведен сравнительным психологом Эмилем Мензелем, он также обогатил наше понимание самопознания у животных. Мензель хотел выяснить, могут ли шимпанзе и обезьяны резус использовать изображение своей руки на мониторе, чтобы найти скрытое местоположение цели. Оказалось, что резусы не могли ничего сделать еще на стадии начального обучения, поэтому никаких данных получено не было. Шимпанзе, в отличие от них, могли не только использовать проекцию своей руки на мониторе, чтобы найти скрытую цель, они оказались также способны переставлять свою руку, когда изображение было инвертировано. Более того, они вообще прекращали все действия, когда монитор показывал им не реальную динамику перемещения их руки, а предварительно снятую версию ее движений в другой ситуации. Исходя из поведения шимпанзе, мы приходим к выводу, что животное знало: «Это моя рука на экране».

Вслед за Гэллапом целый ряд исследователей задавались вопросом, обладают ли другие животные этой способностью, этим чувством «самости», или они столь же глупы и беспомощны, как обезьяны резус? Как будто библейский Ной руководил этим стандартным испытанием, выполняющим роль своеобразной входной платы в ковчег. Один за другим экспериментаторы исследовали поведение попугаев, голубей, ворон, слонов, дельфинов, игрунков, макак, бабуинов, орангутангов и горилл, показывая им зеркало и наблюдая их ответную реакцию. И один за Другим большинство этих животных оказалось не в состоянии Коснуться отмеченных областей и использовать зеркало, чтобы Исследовать обычно невидимые части. За исключением дельфинов, те животные, которые прошли испытание, были близкими эволюционными родственниками орангутангов, шимпанзе и бонобо (карликовые шимпанзе). Особо следует упомянуть гориллу Коко. Воспитанная человеком и обученная языку, она продемонстрировала все возможные доказательства понимания операций с зеркалом. Конечно, Коко отнюдь не среднестатистический экземпляр.

Некоторые исследователи утверждают, что шимпанзе, бонобо и орангутанги — особая группа животных. Другие ученые возражают им: эти животные не более специфичны, чем дельфины и гориллы, которые также, по-видимому, справляются с данным испытанием. В основе этих дебатов, однако, два бесспорных пункта. Во-первых, не все животные обнаруживают признаки того, что они опознают свое изображение в зеркале. Видовые различия могли возникнуть или потому, что некоторым животным не хватает этого специфического чувства «самости», или потому, что они не обладают особой чувствительностью к изменениям в визуальной сфере, которая вела бы к обнаружению окрашенных меток. Вместо этого те же виды животных могут обнаруживать большие способности в других сенсорных модальностях типа слушания, обоняния или осязания. Например, в широком разнообразии видов птиц, особенно певчих, отдельные особи демонстрируют удивительную способность отличать нюансы песни — своей и чужой. Они по-разному отвечают на свою собственную песню, искусственно воспроизведенную от внешнего источника, и на песню знакомого соседа или залетного гостя. У некоторых певчих птиц, сложивших собственную видоспецифическую песню, обнаруживаются нейроны, которые реагируют (разряжаются) только в том случае, когда птица слышит именно свою песню. По-видимому, на нейрофизиологическом уровне существуют специальные механизмы, благодаря которым певчая птица идентифицирует тонкие нюансы собственной песни.

Во-вторых, испытание зеркалом вообще ничего не говорит о том, что индивидуум думает, когда опознает свое отражение. Мы не знаем, какие чувства он испытывает. Может быть, он приходит в ужас от своего внешнего вида, или остается безразличным, или загипнотизированным, как Нарцисс. Мы не знаем того, что знают животные, что чувствуют они в связи с этим знанием, если только они вообще что-то чувствуют. Трудно представить и то, что они будут делать с этим знанием, при условии если смогут подняться до некоторого необходимого уровня понимания. Весьма уместные в этом контексте данные мы можем извлечь из интересных экспериментов с обезьянами резус. Цель этих исследований заключалась в том, чтобы выяснить, осознают ли эти обезьяны факт неполноты своей осведомленности.