играл на её коже, придавая ей фарфоровое сияние. Я, словно заворожённый, принялся ей помогать — пальцы дрожали, но я справился. Когда сарафан с шорохом упал на песок, обнажая её стройное тело, я не сдержал восхищённого вздоха.

— Ты прекрасна! — вырвалось у меня. — Прекрасна, юна и стройна — как богиня, — отходя на шаг для того, чтобы лучше рассмотреть открывшееся моему взору сокровище, добавил я. Затем вновь приблизился, преклонил колено, поцеловал её ладонь и продолжил: — Ты говорила, боги послали меня тебе? А я считаю, что сама богиня снизошла с небес, чтобы сделать меня счастливым!

— Ты прекрасна! — вырвалось у меня. Я отступил на шаг, чтобы лучше разглядеть её — всю, от кончиков пальцев до сияющих глаз. — Прекрасна, юна и стройна, как богиня, — добавил я, снова приблизившись. Опустившись на одно колено, я взял её руку, поцеловал тонкую ладонь и прошептал: — Ты говорила, боги послали меня тебе? А я считаю, что сама богиня снизошла с небес, чтобы сделать меня счастливым!

— Нет, это ты делаешь меня счастливой! — мягко возразила она.

— Можем поспорить, кто счастливее из нас, — улыбнулся я.

— Лучше я тебя раздену, — прошептала Мику, и её пальцы скользнули к пуговицам моей рубашки.

Одежда ненужной шелухой осыпалась на песок. Мику потянула меня за руку, и мы вошли в реку. Вода и вправду оказалась на удивление тёплой, ласковой, как сама ночь. Мы стояли по пояс в воде, обнявшись, и целовались. Её губы были сладкими, податливыми, и под водой наши тела соприкасались, вызывая волны дрожи и возбуждения. Она обвила ногами мои бёдра, прижимаясь ещё теснее, и я гладил её — по спине, по плечам, по скользким ягодицам, чувствуя, как желание нарастает, горячее и неудержимое.

— Всё-таки прохладно… — прошептала Мику, когда порыв ночного ветерка пробежал по её мокрой коже, заставляя покрыться мурашками.

— Пойдём на крышу, — предложил я, вспомнив про металлическую будку, что стояла неподалёку. — Она за день нагрелась, там нам будет тепло.

Мы вышли из воды, накинули на плечи прихваченное Мику одеяло и, держась за руки, побежали к будке. Я помог ей забраться на крышу, потом вскарабкался сам. Металл и вправду оказался приятно-тёплым, отдавая накопленное за день солнечное тепло.

Мы расстелили одеяло, легли, прижавшись друг к другу, и снова поцеловались. Теперь наши ласки стали смелее, откровеннее. Я целовал её шею, чувствуя, как бьётся её пульс под губами, скользил ниже — к груди. Она отвечала, её руки блуждали по моему телу, изучая каждый изгиб, вызывая дрожь наслаждения. Луна щедро освещала наши переплетённые тела, а тёплая крыша убаюкивала, как колыбель. Забыв обо всём на свете, упиваясь друг другом, мы растворялись в страсти, пока усталость не накрыла нас мягкой волной, и мы не уснули, обессиленные, но бесконечно счастливые.

Солнечный свет, пробивающийся сквозь шторы, резанул по глазам. Я резко сел на кровати, ошалело озираясь по сторонам.

«Почему я здесь? Что происходит? Знакомая комната в домике… Но как я здесь оказался?»

Голова гудела, словно после бурной попойки, а в памяти зияла огромная, пугающая пустота. Последнее, что я помнил — это… что? Жаркий поцелуй Алисы в полумраке музыкального клуба? Или страстные объятия Мику на крыше металлической будки под луной? Неужели… неужели всё это был лишь сон?

Холодный пот выступил у меня на лбу. Паника, липкая и удушающая, сдавила грудь. Нет, не может быть! Это не могло быть сном! Слишком яркие, слишком живые ощущения… Горячие губы, нежные руки, сбившееся дыхание, бешено колотящееся сердце… Неужели всё это — лишь плод моего воображения, жестокая шутка разыгравшегося подсознания?

В этот момент дверь домика отворилась, и на пороге появилась Мику. В руках она держала бутылку кефира и две аппетитные булочки, от которых по комнате разнёсся дразнящий аромат свежей выпечки.

При виде любимой в голове у меня будто что-то щёлкнуло. Туман, окутывавший мой разум, начал медленно рассеиваться, открывая обрывки воспоминаний. Вот я провожаю Мику до её домика, и луна серебрит дорожку впереди. Вот мы стоим у порога, и Мику, привстав на цыпочки, шепчет мне на ухо: «Спасибо за эту ночь…». А вот я, уже в своей кровати, проваливаюсь в глубокий сон, едва моя голова касается подушки…

В следующее мгновение перед моими глазами, словно яркие вспышки, пронеслись другие воспоминания. Раннее утро. Мику будит меня, легонько тормоша за плечо.

Пока я одеваюсь, на пороге появляются Алиса и Ульянка. Алиса тушуется, заметив Мику, замирает у входа, потом восклицает:

— Да гори оно всё адским пламенем! — и бросается ко мне, впивается в мои губы страстным поцелуем, таким же, как вчера, обжигающим и сводящим с ума.

Я застыл, боясь шевельнуться, чувствуя, как холодный пот струится по спине. «Что подумает Мику?» Когда поцелуй закончился, Алиса отступила, бросив виноватый взгляд на подругу. Я повернулся к Мику, ожидая чего угодно — слёз, крика, укора. Но она… Она вдруг просияла, как солнце на утреннем небе, шагнула ко мне и, обняв, поцеловала так же страстно, шепнув:

— Как я рада за вас!

Тут, нарушая полную идиллию и романтическую обстановку, вмешалась Ульянка, с любопытством наблюдавшая за этой сценой:

— Это что, новая традиция музыкального клуба? Мне тоже можно поцеловать Семёна? — спросила она, хитро прищурившись.

— Так ты не шутила тогда, сказав, чтобы я не скрывала своих чувств? — медленно произнесла Алиса, глядя на Мику с недоверием.

— Конечно, нет! С чувствами не шутят! — уверенно кивнула Мику. — Тут уж ничего не поделать — я люблю Семёна, ты любишь Семёна, будем любить его вместе!

— И я люблю… вас… обеих, — чуть слышно подал голос я, — наверное, по-разному, но тем не менее.

Я смущённо почесал нос и глянул на Ульянку, ставшую невольной свидетельницей такого признания.

— И я люблю вас всех! — заголосила она и кинулась обниматься.

Воспоминания схлынули, оставив меня стоять посреди комнаты с бутылкой кефира и булочкой в руке, которые мне протягивала улыбающаяся Мику. Я всё вспомнил. Это был не сон.

Я покачал головой, всё ещё не веря:

— Кажется… я начинаю привыкать к неожиданностям этого лета…

— С добрым утром, соня, — ласково сказала Мику. — Как спалось?

— Какое утро? Дело