гг. разрушением того, что А.А. Зиновьев называл «коммунизм как реальность», распадом СССР и экспроприацией населения «героями» перестройки и постперестройки на основе приватизации власти и имущества («собственности»). Статья отразила сознательные и глубокие подсознательные страхи номенклатуры; более того, по ней уже тогда, в начале 1970-х, можно предположить, на каких путях номенклатура, только что (в середине 1960-х) заблокировавшая превращение системного антикапитализма в посткапитализм, т. е. в коммунизм, будет выходить из кризиса; кого на этом пути она воспринимает как своего главного противника, в чём видит главные опасности для себя, для сохранения своей власти и привилегий.

Яковлев, бесспорно, уловил некие тенденции, хотя бы и по негативу. Например, он обвинил авторов антологии «О, Русская земля» в том, что они хотят соединить несоединимое – революционных демократов с реакционерами-славянофилами. Но если несоединимое – чего ж пугаться, что ж номенклатурными ножками сучить?

В тексте яковлевской статьи специфическим образом в виде реакций номенклатурного работника и на доступном ему языке отражены и выражены позиции, фобии и претензии определённого класса (в широком, некапиталистическом смысле слова). Когда Яковлев в статье пишет, что «ключ к пониманию современности – последовательная классовая, партийная (выделено мной. – Л.Ф.) позиция в оценке прошлого», он не лукавит, напротив, выступает с последовательной (квази)классовой позиции номенклатуры как слоя. И критиковать/анализировать советское общество, уверен он, можно только с этих позиций в интересах номенклатуры и, что особенно важно, на её языке, любая иная попытка должна быть пресечена.

Забегая вперёд, отмечу, что в идейном плане номенклатура, советская верхушка больше всего боялась союза, симбиоза русского патриотизма, «неопочвенничества» с ориентировавшимся на левые идеи, на творческое развитие марксизма технократизмом социалистического типа. Значительно меньше она опасалась либеральной прозападной диссиды. Когда-то моё внимание на это обратил мой учитель

В.В. Крылов, сначала не понимавший, почему его начальство с большим подозрением смотрит на его попытки развивать именно марксизм применительно к научно-технической революции и ещё более подозрительно – на его дружбу с литераторами из патриотического лагеря, к которым он был близок идейно.

Если брать только советские реалии, то направления ударов статьи Яковлева указывают на многое: и на кризисные явления в обществе на рубеже 1960-1970-х гг., и на начало формирования альтернативных властно-идейных проектов в элите (в политологическом смысле этого слова), и на то, что номенклатура уловила это и отреагировала, продемонстрировав свои установки, фобии и уязвимые места во властно-идейном панцире.

Более того, хотя статья Яковлева 1972 г. написана с марксистских (пусть вульгарных, догматических, но формально с марксистских) позиций, а его словоизлияния перестроечных времён носят либеральный характер, между ними, несмотря на внешние идеологические различия, прочерчивается пусть и пунктирная, но вполне логичная линия, причём оканчивающаяся не в июне 1988 (XIX партконференция), а 17 августа 1998 г.

По прошествии четырёх с половиной десятков лет статья, на мой взгляд, не только не перестала быть интересной, но, с учётом того, что произошло в 1980-е, в 1991 г. и после, приобрела ещё большую актуальность. Повторю: статью Яковлева воспринимали по-разному: и как донос, и как указивку, и как «последнее предупреждение». По-своему отчасти верны все эти интерпретации. Я же воспринимаю её как один из текстов, с помощью которых социальная история советской системы и её господствующих групп, тем более вползавших в кризис, «даёт себя прочитать» (М. Фуко). Это – во-первых.

Во-вторых, в этой статье содержится нечто важное для понимания подготовки так называемой «перестройки» определёнными кругами в СССР и на Западе, самой перестройки и того, что за ней последовало. В-третьих, кое-что из написанного Яковлевым, точнее, то, что в его статье отражает ситуацию номенклатуры на рубеже 1960-1970-х годов, связано не только с природой советского общества и его историей, но и с русской историей, спецификой России, отношения этой власти – русской же – к русскому народу, особенностями марксизма как идеологии и политической стратегии, а также с диалектикой положения крестьянства и интеллектуалов в социальных системах.

Парадоксальным образом Яковлев с его статьёй оказался «устройством», посредством которого всё это выразилось, перефразируя определение Львом Толстым жанровой принадлежности «Войны и мира», в той форме, в какой это выразилось; причём многое выразилось независимо от Яковлева и того, что он хотел сказать, ради чего писал статью. Когда-то Герцен сказал о себе, об Огарёве и таких, как они: «Мы не доктора, мы боль». Моё отношение к Яковлеву не позволяет мне ни соотнести его с Герценом (при всём моём в целом негативном отношении к человеку, который во время Крымской войны писал, что хочет жить в английском городе Одесса» – так и хочется спросить: ну что, сынку, помогли тебе твои бритты с Ротшильдами?), ни использовать эту фразу для характеристики позиции Яковлева (какая у карьериста и отступника боль?). Верно, однако, то, что через Яковлева и его статью выплеснулись фобии номенклатуры и – сквозь них – фантомные боли русской власти: Крот Истории роет медленно.

…В своё время Б. Мур-младший написал, что если людям будущего суждено когда-либо разорвать цепи настоящего, они должны будут понять те силы, которые выковали эти цепи. В 1989–1993 гг. на историческую Россию были наброшены цепи мирового капитализма – со второй попытки, первая имела место в конце XIX – начале XX в., но тогда сталинская Красная империя системного антикапитализма как очередная – мировая – форма исторической России эти цепи разорвала, отбросив и буржуинов, и «левых глобалистов» разного рода (Ленин, Троцкий и все остальные). Со временем, однако, на основе системного антикапитализма сформировалась господствующая группа некапиталистического типа – номенклатура, монополией которой стало отчуждение социальных и духовных факторов производства. Как будет показано ниже, именно номенклатура в своих квазиклассовых интересах заблокировала превращение системного антикапитализма в посткапитализм; в 1970-1980-е годы определённая её часть в союзе с частью мирового капиталистического класса разрушила Большую систему «СССР». В связи с этиманализ советской реальности с помощью статьи Яковлева, одного их тех, кто эти цепи набрасывал и ковал, т. е. готовил, о чём по-фрейдовски проговорился в статье, выражая коллективное бессознательное определённой части номенклатуры, – это довольно длинное интеллектуальное путешествие, историческое расследование, в ходе которого нам предстоит познакомиться:

– с временем, которое определило содержание статьи, – рубеж 1960-1970-х годов;

– с базовыми противоречиями советской системы, развёртывание которых породило к середине 1960-х годов структурный кризис и поиски выхода из него – на них-то и среагировал Яковлев своей статьёй;

– с негативным эволюционным переломом, поворотом, в сторону от посткапитализма, который в конце 1960-х осуществила номенклатура;

– с опасениями Троцкого и Сталина по поводу перерождения номенклатуры, по поводу, как сказал бы А. Белинков, «превращения просперо и тибулов в новых толстяков»;

– с идейной («идеологической») ситуацией в СССР в 1960-1970-е годы (шестидесятничество, диссиденты, русское