довершая свою речь, льстивыми словами возмещая недостающее представление. Народ смеется над его словами, не замечая, что что-то пошло не так, но у него всегда отлично получалось очаровывать толпу. Очаровывать меня.

Золотое сердце он возмещал красноречивыми словами, и блеск его лжи затмил каждую истину, что я знала.

Мидас отходит от перил, от взирающей на него толпы. Только без посторонних он показывает свои истинные цвета, и это ни черта не золото.

Снова играет музыка, звучат голоса и звон бокалов. Там, внизу, сотни людей. Там, внизу, Слейд. Но здесь, на затененном балконе, только я и Мидас.

Его лоб пересекают линии гнева, он надвигается на меня.

– Аурен, какого черта? Я объяснил, что тебе нужно сделать. Это чертовски просто. Ты уничтожила мою золотую речь! – восклицает он, его карие глаза темнеют, становясь похожими на грязь.

Ненависть – глубинное чувство, цветок, выкопанный из тени. Я вижу ее в его глазах, и, возможно, в моих ее он тоже видит.

– Ты меня опоил. – Обвинение звучит невыразительным тоном, таким же сухим, как высушенные степи. Я и сейчас чувствую липкие лепестки, усеянные темно-красными каплями росы. Они источают на языке приторную сладость. Покрывают сиропом руки и ноги. Заставляют меня забыть.

И хотя в глазах появляется влага, она опаляет огнем.

– Ты меня опоил, – повторяю я, внутри все переворачивается от злости. Я хочу, чтобы Мидас погряз в нем и утонул. – Ты ранил Дигби. – Второе мое обвинение кидается на него и шипит, как море во время шторма, а я плыву прямо в его жестокий гребень волны. – Ты отрезал мои ленты!

Мой голос ломается и срывается, слова скрежещут, как гравий под каблуком. Ноги дрожат от ярости.

Мидас смотрит на меня, и я вижу его удивление, что я говорю так связно, но это меньшая из его проблем.

Он скрещивает на груди руки и ставит ноги на ширину плеч.

– Да, – отрывисто признается он. – Ты ослушалась меня. Каждое твое наказание заслуженно.

Заслуженно.

Что-то толкает меня в грудь, бьет по ребрам. Как молот кузнеца по наковальне, раскаленный докрасна металл, готовый к ковке.

Мидас пожимает плечом.

– Перестань сопротивляться, Аурен. Такова твоя жизнь. Пора с ней свыкнуться. Ты каждый день будешь принимать росу и выполнять долг перед своим царем.

– Тебя это пугает, да? – спрашиваю я. – Понимание, что все, чем ты являешься, зависит от меня.

На его лице мелькает что-то темное.

– Ты говоришь о моем наказании, но может поразмыслим, чего заслуживаешь ты?

Я подхожу к нему, оставив между нами всего фут. Показываю, что не боюсь. Показываю, что даже если он разрубил меня пополам и украл частички моей души, ему никогда не победить.

Я смотрю на него горящим золотым взглядом.

– Я оставлю тебя, Мидас, – безжалостно заявляю я, наслаждаясь тем, как все его тело становится напряженным. – Я уеду туда, где ты больше никогда меня не найдешь. Ты обыщешь каждый уголок Ореи. До тебя будут доходить слухи, сплетни о моем местонахождении, но каждый раз я буду выскальзывать из твоих рук.

Он сжимает кулаки, будто он уже пытается заделать трещины.

– Я заведу тебя в каждый ветхий уголок мира, но ты никогда меня не найдешь. Ты будешь искать месяцами, годами, десятилетиями и сойдешь с ума от отчаяния.

По моим рукам бежит холодок, словно богини слушают, запечатлевая на моей коже дурное предзнаменование.

– Твои золотые безделушки иссякнут. Когда народ восстанет против тебя, твоя слава будем осмеяна. Невеста тебя бросит, а законы этого мира вынудят сложить корону, а ты все равно не сможешь меня найти. Каким бы неутомимым ты ни казался. Какими бы яростными ни были твои поиски. И это сведет тебя с ума.

Мидас, даже не моргая, смотрит на меня диким взглядом, и я упиваюсь им.

– Ты полагал, что золото и сила прославят тебя, но они станут твоим крахом. Ты думал, что вечность можешь меня прятать, но я улизну у тебя прямо из-под носа. – Стук по моим ребрам становится громче, выбивает искры из моей души. – Ты станешь посмешищем. Ненавистным. Обездоленным.

От этого слова Мидас вздрагивает. Отшатывается, и его тело сотрясается от моей скандальной речи. Мы с моим зверем гордимся высказанной угрозой, празднуем, обнаружив самый сильный страх Мидаса.

– Никого не будет рядом с тобой, никто тебя не утешит. Ты умрешь в одиночестве, бедный, уничтоженный своей алчностью – вот чего ты заслуживаешь.

Я наношу последний удар, смотрю, как он звенит в воздухе. Чувствую эхо его дрожи. Чувствую, как дрожит Мидас.

Он снова сжимает и разжимает кулаки. Трясет головой, словно пытаясь оспорить мои слова или вытряхнуть их из головы.

– Нет, – отвергает он, хотя его слова звучат приказом. – Думаешь, ты избавишься от меня? Думаешь, твой командир-монстр тебе поможет?

– В этом замке только один монстр – это ты.

Мидас смеется, и воздух отравляет этот жестокий звук.

– Знаешь, он уже у меня, – самодовольно говорит он и смотрит, как я восприму эту новость. – Так что если думаешь, что командир Рип придет тебя спасать, то будешь жестоко разочарована.

– Мне и не нужно, чтобы меня кто-то спасал.

Я поднимаю ногу и делаю еще один шаг вперед. Получаю огромное удовольствие, увидев, как Мидас делает шаг назад. Меня наполняет удовольствие.

– Я его убью, – угрожает Мидас. – Убью этого шипастого ублюдка и твоего стражника.

Ярость вспыхивает искрами, и я прищуриваюсь. Мидас ждет, что я дрогну от его угрозы, но я пылаю еще ярче.

– Только тронь их, и тогда я трону тебя.

После моей угрозы кровь отливает от его лица, и загорелое лицо становится бледным.

А потом мою кожу покалывает. По измученной спине ползет холодок. Наступает сумрак, подавляя солнце, и крадет мою силу.

Должно быть, Мидас замечает это и сам. Либо на моем лице что-то отражается, либо он научился мысленно отмерять время, как я, потому что его губы приподнимаются в жестокой улыбке.

– Какая яркая речь, Аурен. Жаль, что тебе нечем подкрепить эти пылкие слова, – насмехается он, и я с яростью смотрю на него. – Следи за языком, ладно? Здесь шумно, играет музыка, и нам ничто не угрожает, но королева Кайла умеет воровать тайны. – Он окидывает меня оценивающим взором. – Хотя, должен признаться, я удивлен твоей откровенностью. Ты проделала долгий путь с тех пор, как стала в гавани Дерфорт раскрашенной девушкой.

Я недоуменно смотрю на него. Что-то острое скребет меня изнутри.

– Что ты сказал?

Мидас наклоняет голову, как кот, раздумывающий, напасть ли ему на мышь.

– Я рассказывал тебе, что какое-то время жил в Третьем королевстве? – Вопрос – туго натянутая веревка. Веревка